Бехтерев - Анатолий Никифоров

Признавая войну колоссальным всенародным бедствием, Бехтерев все же надеялся, что она даст «возможность освободиться от пагубного для нас иностранного давления не только во внешней, но и во внутренней политике». Он обращал внимание аудитории на то, что Россия издавна подпала под влияние Германии, тогда как «всем известно, что немцы, не скрывая, признавали славянскую расу за низшую, которая будто бы может служить лишь в форме удобрения для, германской культуры. И все это в то время, когда в нашей стране раздавалась проповедь «всечеловечества» нашего великого Достоевского, а позднее проповеди единения и миролюбия такого общепризнанного гения, как Лев Толстой».

В то время как славянские съезды в Праге, в Софии проходили под лозунгом: «Свобода, равенство и братство народов», говорил далее Бехтерев, в Германии и в Австро-Венгрии процветал милитаризм. Критикуя агрессивные намерения немецких вояк, Бехтерев подчеркивал, что ими признается правомочность господства силы над правом, что выдвигаемый ими лозунг «Дейчланд юбер аллес» («Германия превыше всего») направлен на оправдание ими ненасытной захватнической политики.

Далее Бехтерев выражал надежду, что первая мировая война обусловит «глубокие моральные перевороты в международных отношениях» и «грядущее торжество принципов права и большей свободы всех вообще народов… провозглашение принципов свободного развития и самоопределения всех славянских и других культурных народов», что «само по себе есть акт приближения нас к общечеловеческому идеалу». Надеялся Бехтерев и на то, что война приведет к единению людей, к демократизации положения в России, результатом которой будет истинное равенство всех, кто проживает в многонациональном Русском государстве. Он говорил, что «равенство всех граждан одного государства перед законом представляет тот принцип, который крепче всего сплачивает народы друг с другом в целях общего государственного строительства, тогда как неравенство ведет к внутренней розни и гибели государства».

Приведя примеры жестокости немцев по отношению к мирным жителям, разрушения ими памятников общечеловеческой культуры, ограбления музеев и т. п., Бехтерев высказывал возмущение воззванием «К культурному миру», подписанным видными представителями немецкой литературы и науки (К. Гауптман, Э. Геккель, А. Нейсер, А. фон Вассерман, В. Вундт, П. Эрлих и др. — всего около пятидесяти подписей), оправдывавшим немецкий милитаризм. В этом воззвании, в частности, говорилось: «Менее всего имеют право разыгрывать роль защитников европейской цивилизации те, кто заключает союз с русскими и сербами и являет миру позорное зрелище, натравляя монголов и негров на белую расу». Такие расистские, шовинистические воззрения деятелей немецкой культуры Бехтерев объяснял тем, что после успехов во франко-прусской войне 1870–1871 годов в воспитании юношества Германии устранялась проповедь гуманизма и усиленно прививались националистические, расовые традиции, основанные на учении некоего графа Гобио, согласно которому «германцы, как чистые представителя белой расы, имеют все преимущества перед другими народами Европы — семитами, кельтами, славянами». В результате, говорил Бехтерев, «гобинизм вошел в плоть и кровь каждого немца, к какой бы политической партии он ни принадлежал».

Большое влияние на идеологию немецкого милитаризма, по мнению Бехтерева, оказала и философия Ницше и в том числе такие ее тезисы, как «смерть слабому», «любовь должна быть не к ближнему, а к дальнему», «жизнь есть по своей сути присвоение чужого» и т. п.

Германскому националистическому милитаризму Бехтерев противопоставлял мнение о том, что «все народы, раз они призваны к самостоятельной культурной жизни, должны иметь свое право на самобытное существование, ибо каждому народу есть что сказать цивилизованному миру, есть что внести в общую сокровищницу общечеловеческого блага…

Я думаю, — говорил Бехтерев, — что мы имеем основание мечтать в исходе текущей войны… о всеобщем разоружении народов и о предстоящем восстановлении всеобщего мира. Нельзя допустить, чтобы культурные народы, истощившие свои силы в течение более полувека в постоянных вооружениях, отдавшие свои народные сбережения неумолимому языческому богу войны, не пришли к необходимости более или менее полного разоружения и установления норм международных отношений, при которых войны вообще стали бы немыслимыми и недопустимыми. В конце концов для всех ясно, что даже победоносная война убыточна для государства».

Бехтерев надеялся на то, что первая мировая война станет и последней. В этом, по его мнению, «должны сыграть роль… и те демократические силы, которые таятся в каждой стране и которые скажут свое слово после войны… Я думаю, — продолжал Бехтерев, — что по окончании войны наступит момент, когда будет признан не только возможным, но и желательным общий союз европейских народов, не исключая Германии, однако не при теперешнем милитаристском ее режиме, а при победе ее демократических элементов, которые сбросят с себя иго гнетущего империализма. Тогда-то при общем союзе можно ожидать осуществления вековой мечты народов о мире всего мира».

Бехтерев высказывал надежду на то, что мировая война приведет в итоге к «торжеству идеалов прав и свободы… составит своего рода перелом в жизни народов, и когда пройдут века, то будут смотреть на весь период до настоящей войны как на период грубого варварства, за которым последует период другой жизни с иными социальными принципами.

…Вооруженный мир, — говорил Бехтерев, — есть уже начало войны». Он высказывался против вооружений, против тайной дипломатии, так как и то и другое ставит народы перед фактом неизбежных военных действий, тогда как «никакая вообще война, взятая безотносительно, не может получить оправдания с общечеловеческой точки зрения».

Таким образом, Бехтерев надеялся на то, что происходившая тогда невиданная по своим масштабам и жестокости мировая война приведет к ликвидации милитаризма и единению народов на принципах равенства и демократии. Он надеялся, что война приведет к социальным изменениям во всех, по крайней мере во всех европейских странах, и люди заживут счастливо и благополучно, а отношения между ними после войны будут строиться на новых, совершенных и справедливых социальных принципах. Мало знакомый с идеями научного социализма ученый считал возможным, что в послевоенный период общественные изменения произойдут как бы сами собой лишь потому, что пережитые ужасы войны приведут людей к мысли о необходимости создания более справедливого общественного строя.