Фазовый переход. Том 1. «Дебют» - Василий Звягинцев

Робот-оператор в синем рабочем кителе советского образца, но с погонами старшего лейтенанта-инженера Российского Императорского флота (на нагрудном трафарете обозначено имя – Фарадей) провел нас в надежно спрятанный в недрах корабля отсек. Корабельная установка СПВ была, по капризу Воронцова, оформлена в дизайне пятидесятых, а то и конца сороковых годов. Производила, нужно отметить, ностальгическое впечатление обилием крупных рифленых верньеров цвета слоновой кости, блестящих тумблеров, остекленных горизонтальных, вертикальных и круглых шкал, динамиками, затянутыми узорчатой тканью крупного плетения. Ящики процессоров были отделаны «шпоном ценных пород дерева». Никакого сравнения с той примитивной конструкцией, что представлял собой первый опытный образец. То же самое, что «Чайка» пятьдесят девятого года в сравнении с «Фордом-Т» тысяча девятьсот восьмого.

Подозреваю, что две трети «элементов управления» и «контрольных приборов» были декоративными, но какая разница, если функции успешно выполняются и при этом создается полезный для психики эмоциональный фон? Многие годы, проводимые внутри «острова плавающей стали», только такими приятными мелочами и могут компенсироваться, не доводя людей до мизантропии и нервных срывов.

Наверное, в старые времена психика у людей была все же покрепче. По крайней мере, у любимого мною Станюковича. В «Вокруг света на корвете “Коршун”» не отмечается никаких следов депрессии среди экипажа и непосредственно у главного героя, восемнадцатилетнего гардемарина. А ведь они служили на корабликах, лишенных каких бы то ни было бытовых удобств, даже электрического освещения.

Палуба шестьдесят метров в длину и восемь в миделе, загроможденная шлюпками, рубками, вентиляционными раструбами, лебедками, масса рангоута, стоячего и бегучего такелажа – тут тебе и рабочее место, и простор для прогулок между вахтами. Четырехместные, вечно сырые офицерские каюты, освещаемые «безопасной» керосиновой лампой, и матросский кубрик с подвесными койками, в любые морозы обогреваемый подобием печки-буржуйки. В тропическую жару – никаких кондиционеров. Кормежка – солонина да волглые сухари. Затхлая вода из бочек.

Вся медицина – в лучшем случае фельдшер с десятком порошков и мазей в шкафчике. Вокруг – безбрежный океан с волнами, порой вздымающимися выше мачт. И нет профессионального психолога в штате, взамен – старший офицер и боцман с богатым лексиконом.

А нам, вишь ты, непременно благоприятный эмоциональный фон подавай и возможные удобства жизни!

Минута на разогревание ламп (если они имелись в недрах установки), знакомое каждому радиолюбителю древних лет потрескивание и шорохи в динамиках, ни с чем не сравнимый «электрический» запах, которым потянуло из вентиляционных решеток. И раскрылось большое, три на два метра окно. Сквозь него с высоты птичьего, как говорится, полета стал виден остров, буроватый и изрезанный ложбинами и трещинами сверху вниз, как гигантский перевернутый кекс. Сверху он был покрыт густой шапкой непроницаемой для невооруженного глаза зелени, снизу окантован воротником кипящей на рифах белоснежной пены. Красивое, признаться, зрелище.

Левашов, сразу после первого выхода на Валгаллу (где мы увидели следы пребывания поблизости крупного суперкота), ввел непреложное правило. Сначала через одностороннее (чтобы вредная атмосфера или какая-нибудь тварь не ворвалась, воспользовавшись преимуществом в реакции и элементом внезапности) окно осмотреться как следует, а потом уже действовать по обстановке. И коротенький, из семи всего пунктов свод правил безопасности имелся на панели, взятый в рамочку. Каковому своду робот следовал неукоснительно.

– Так, давай снижайся, – распорядился Сашка.

Мы, словно на пикирующем бомбардировщике, провалились вниз. Вершина острова приближалась с такой примерно скоростью.

– Стоп…

С расстояния в полсотни метров стала видна полузатененная ветвями деревьев и прочей растительности обширная трехэтажная вилла, построенная в стиле «органической архитектуры» Фрэнка Ллойда Райта[129]… Лужайка перед ней, пересеченная крест-накрест разноцветными дорожками, бирюзовая чаша большого, неправильной формы бассейна. На лужайке, возле классической гранитной балюстрады, отделяющей ее от бездны, – столик под камуфляжным, в цвет островной растительности тентом.

Наблюдения с воздуха хозяин опасается, что ли? Так с пролетающего на одиннадцати километрах «Боинга» не разглядишь, хоть камуфляж, хоть цвета мексиканского флага, а вертолет с авианосца, допустим, или беспилотник с подводной лодки по-любому рассмотрит, что ему нужно.

Я, кстати, в этот момент забыл, что мы уже в другой реальности и свойственные нашему веку опасности и технические достижения здесь не существуют, следовательно, безопасность владельца острова возрастает еще на несколько порядков. Нет здесь никаких спутников-шпионов и вообще никаких заатмосферных аппаратов, и не исчерчено небо регулярными трассами пассажирских суперлайнеров. Раза три в неделю, кажется, пролетает над этим районом (но все равно на две-три сотни миль восточнее) турбовинтовой «Суперконстеллейшн» из Новой Зеландии на Гавайи, и все, кажется. Японо-Австралийская линия пролегает гораздо западнее. Да и авианосцев в мире слишком мало, чтобы без смысла болтаться в Южных морях. Прелесть! Живи и радуйся.

За столиком сидят и, кажется, играют в шахматы два человека.

– Развернись за правый фас виллы. Мы там выйдем, – продолжал командовать Сашка.

Рамка замерла в нужной точке, мы еще раз осмотрели окрестности, не дай бог, инициативный охранник из-за кустов пальнет сдуру из «слонобоя» какого-нибудь картечью. В голову удачно попадет – и гомеостат помочь не успеет.

«Окно» переключили в режим «двери» и чуть не задохнулись от хлынувших в отсек запахов тропической растительности и свежего «прибойного» ветра. Этот самый ветер у берегов, где мощный прибой, очень отличается от того, что дует над океаническими просторами. Ежесекундно многие тонны воды, обрушиваясь на рифы и скалы, разбиваются на мириады мельчайших брызг, возносимых восходящими воздушными течениями к вершине… Получается этакий природный аэратор, весьма полезный для здоровья. Таким образом лечили чахоточных больных в те времена, когда отсутствовало адекватное тяжести диагноза медикаментозное лечение. Бывало, что и помогало.

Здесь пахло столь густо, что едва не закружилась голова от перегрузки фитонцидами, эфирными маслами и прочими прелестями дикой тропической природы. А снизу доносился неумолчный грохот прибоя, не слишком смягчаемый многосотметровой вертикалью, отделяющей вершину от уровня моря.