Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

Положение крестьян в юго-западной Руси в это время сильно ухудшилось. В Польше владельцам давалась неограниченная власть над крестьянами. Помещик мог делать с «хлопом» своим что хотел — мог всячески истязать его, мог убить и даже не подвергался за это никакой ответственности. Таким бесправием и беззащитностью крестьянина возмущались даже и некоторые истые поляки.

«Нет государства, — говорит известный Скарга, — где бы подданные и земледельцы были так угнетены, как у нас под беспредельной властью шляхты. Разгневанный владелец или королевский староста не только может отобрать у бедного хлопа все, что у него есть, но и убить самого когда вздумается, и за то ни от кого дурного слова не услышит».

Но подобные обличения не приносили пользы. Король в Польше мало имел силы; вся власть в государстве принадлежала панам, а они, конечно, далеки были от мысли уменьшить в чем-либо свои права, отказаться от своих выгод. «Польское дворянство, — говорит Боплан, — блаженствует, как будто в раю, а крестьяне мучатся, как в чистилище; если судьба пошлет им злого господина, то участь их тягостнее галерной неволи».

Тяжело было польским крестьянам, но еще невыносимее было положение крестьян в юго-западной Руси. Здесь ополяченные и окатоличенные паны к обычному в Польше презрению к «хлопам» присоединяли еще религиозную вражду: не могли отступники от православия равнодушно смотреть на своих рабов, крепко державшихся православия, служивших живым укором им, изменившим вере отцов и своему народу. С презрением смотрели окатоличенные паны и на униатов.

С той поры, как южнорусские помещики стали осваиваться с правами и обычаями польского магнатства, начали они жить на широкую ногу. Непомерная роскошь и безумная расточительность доходили до неслыханных размеров у польских вельмож. Обыкновенный обед в знатном польском доме превосходил, по словам Боплана, званые обеды французских богачей. Бережливость в Польше считалась постыдной. Груды серебра и золота украшали обеденные столы; множество кушаний, дорогие иноземные вина, музыка, песельники и толпы служителей в богатых кунтушах были необходимой принадлежностью панских обедов. Роскошь в одежде тоже доходила до крайности: господские кунтуши были обыкновенно из драгоценного бархата, вышитого золотом, и украшались драгоценными камнями. При дворах своих паны содержали множество челяди и целые толпы шляхтичей, составлявших военные отряды, а при пани было множество шляхтенок. Все эти дармоеды, которых иногда было более тысячи, содержались за счет панской казны, которая собиралась с несчастных крестьян.

Каких только поборов не брали с них!.. Кроме обычной барщины, или панщины, то есть работы на пана, которой помещик распоряжался по своему произволу, он отбирал себе в дворню детей у крестьян, не облегчая при этом ни в чем их повинностей. Сверх того, крестьянин три раза в год — перед Пасхой, Пятидесятницей и Рождеством — обязан был доставить помещику «осып», то есть несколько четвериков всякого зерна, несколько пар домашней птицы. Со всего крестьянского достояния — со стад крупного и мелкого скота, с табунов лошадей, с меда и плодов — десятая часть должна была оставаться помещику. Каждый улей в крестьянском пчельнике, каждый «хлопский» вол были обложены пошлинами. За право пасти скот, ловить рыбу, за измол муки — за все крестьяне должны были платить пану пошлину; даже сбор желудей приходилось им оплачивать. Мало того, крестьянам запрещено было не только приготовлять себе напитки: мед, пиво, водку, — но даже и покупать в ином месте, кроме панской корчмы, которая обыкновенно сдавалась в аренду жиду. Случится у пана какое-либо торжество: именины, свадьба и прочее, а крестьянину горе — неси поздравительное. Едет пан куда-нибудь, на богомолье или на сейм, и тут какая-нибудь тягость ложилась на крестьян. Панские слуги и шляхтичи проездом по владениям своего пана хозяйничали как у себя дома.

Страдал народ от панов, страдал, конечно, еще больше от жидов. Паны, особенно богатейшие из них, почти никогда сами не управляли имениями, а сдавали их в аренду евреям.

Это даровитое племя, рассеявшееся почти повсюду в Европе, гонимое вследствие слепой религиозной вражды, не могло сливаться с населением, держалось повсюду особняком, своими отдельными общинами, и направило все свои способности на быструю наживу, так как деньги только и давали еврею цену в глазах населения. Торговля и ростовщичество, как более легкие способы наживы, особенно полюбились евреям: всюду, где они водворялись, они ловко забирали торговые дела в свои руки и быстро обогащались. Теснимые и презираемые христианами, они в свою очередь где могли вымещали и свои обиды на них. Таким образом, взаимная вражда между христианами и евреями явилась настолько же по вине первых, сколько и вторых.

В Польше оказывалось евреям больше терпимости, чем в других странах, поэтому они и стали сюда переходить в большом числе. Им разрешалось здесь свободно заниматься торговлей и ремеслами; общинам их (кагалам) дано было право самосуда и самоуправления. Раввины, то есть еврейские священники, стали заправлять всеми делами общин. Мало-помалу евреи распространились по всей западной России. Повсюду, где они водворялись, в городах или местечках, денежные обороты и вся мелочная торговля переходили в их руки. С ловкими, находчивыми торговцами-евреями, которых поддерживали кагалы, трудно было соперничать русским или полякам. Особенно охотно евреи стали брать в аренду панские имения и корчмы. Паны, безумно мотавшие деньги, проживая в Варшаве или за границей, с радостью сдавали свои родовые и жалованные имения в аренду, лишь бы только скорее получить побольше денег, и давали арендаторам не только свое имущество в полное распоряжение, но даже и свои панские права над крестьянами. Еврей-арендатор получал власть не только облагать крестьян разными пошлинами, всячески наказывать их, но даже казнить смертью. Это повело к страшным злоупотреблениям. Арендатор не дорожил, конечно, выгодами помещика, не заботился о том, чтобы привести имение в цветущее состояние; главным делом для арендатора было поскорее нажиться за счет пана, хотя бы для этого надо было выжать последние соки из несчастных крестьян. Евреи-арендаторы придумывали новые поборы с них. Дело дошло до того, что крестьянин не мог крестить дитя свое, не мог справить свадьбы, не уплатив установленной пошлины. Паны-католики даже стали отдавать евреям в аренду православные церкви, и жид-арендатор не прежде открывал церковь для разных треб и обрядов, как получив известную плату. Казалось, не было унижения и поругания, какому паны не подвергали бы православной церкви и несчастных крестьян. Одни из них под гнетом нищеты и неволи тупели, свыкались со своим рабским положением, а другие, более крепкие духом, бежали в степи. И какую же ненависть к панам и к жидам уносили они сюда!

Новые восстания казаков

С 1625 года начинаются снова казацкие восстания. Поводом к первому движению было то, что сейм не хотел утвердить прав, добытых казаками при Сагайдачном. Напрасно они добивались на сейме свободы православию. Все просьбы казаков отклонялись; за ними не признавали даже права присылать депутатов, не считали их сословием. Притеснения православных продолжались; тогда и казаки тоже перешли к насилию. Когда киевский войт Федор Ходыка стал, согласно правительственному постановлению, передавать некоторые православные церкви униатам, казаки напали на польский отряд, бывший с ним, рассеяли его, а самого Ходыку бросили в Днепр. Мало того, напали на католический монастырь, ограбили его, убили священника. По совету митрополита казаки отправили в Москву посольство с просьбой к царю принять их под свою руку. Об этом узнало польское правительство, и коронный гетман Конецпольский получил приказ укротить мятежников. Дело кончилось тем, что казацкий табор был осажден у озера Куракова, близ Кременчуга, и казаки вынуждены были сдаться на тяжелых условиях: должны были ограничиться 6000 реестровых, выдать пушки, отказаться от походов на Крым и Турцию и прочее.

Договор этот, впрочем, никакой силы не имел: казацкие чайки по-прежнему носились по Черному морю. В 1629 году казаки, по их выражению, «окурили мушкетным дымом цареградские стены» и нагнали большого страху на жителей Стамбула.

Притеснения православных продолжались. Папские грамоты разжигали вражду к ним. В это время польские войска, возвращавшиеся из похода, размещены были на Украине. В православном населении пошли ходить слухи, будто польские жолнеры присланы вывести православную веру из Украины и искоренить весь южнорусский народ; пьяные жолнеры сами, своими похвальбами да стращаниями, породили эти слухи. Раздраженное население сильно взволновалось. Тарас Трясило, запорожский гетман, потребовал, чтобы жолнеры удалились. Те, конечно, не послушались; тогда Тарас напал на поляков — они бежали. Народ, возбужденный его призывом и духовенством, поднялся, стал прогонять жолнеров, толпами бежал к Тарасу, и скоро у него набралось несколько десятков тысяч; но, кроме запорожцев, все были плохо вооружены. Поляки опять одержали верх, но это им стоило больших усилий и потерь. Тарас и другие коноводы восстания были казнены.