Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

«Мы лучше все здесь пропадем до единого, — отвечали казаки, — а будем обороняться!»

Поляки сделали общий приступ, одолели противника. Немногим в общей суматохе удалось пробиться и убежать; большая часть легла на месте битвы, многие попались в руки поляков.

Важнейших из казаков, взятых в плен, отправили в Варшаву; там всех немедля казнили смертью, кроме Наливайко. На него слишком злобились поляки как на заклятого врага панского сословия. Засадили его в тюрьму, подвергали изощренным мучениям: подле него были поставлены два литаврщика, которые били в литавры, не давая ему заснуть. После разных истязаний, какие были в ходу в те грубые времена, его казнили. Самое распространенное сказание говорит, будто его посадили в медного быка, нарочно сделанного для этого, а под ним разложили огонь и медленно жгли несчастного. Долго были слышны стоны его; тело его превратилось в пепел.

Кто кого больше ненавидел: казаки ли панов или паны казаков — трудно решить.

После поражения казаков под Лубнами двадцать лет с их стороны не было движения против Польши. Но сила казацкая все растет; толпы недовольных все идут да идут на Украину, и особенно на Запорожье. Запорожцы предпринимают целый ряд морских походов — то на Турцию, то на Крым. Чего только не делает польское правительство, чтобы обуздать запорожцев: издается против них множество указов (универсалов); учреждается пограничная стража, чтобы не пропускать на Запорожье ни хлеба, ни оружия; строится целый ряд крепостей, между прочим — Кременчуг, который должен был порвать сообщение по Днепру.

На Запорожье в 1607 году является даровитый вождь, который придал казацкому делу еще большую силу. Это Петр Конашевич Сагайдачный, православный дворянин, родом из Червонной Руси. Учился он в острожском училище. В начале XVII столетия он является в Запорожье. Ум, военные способности и образование скоро выдвинули его вперед. В первый раз он прославился смелым морским походом в 1605 году, когда ему удалось завладеть сильной турецкой крепостью Варной; на следующий год он совершает новый удачный поход; в 1606 году запорожцы под начальством Сагайдачного напали на Кафу, сожгли здесь турецкий флот, овладели крепостью и освободили из неволи множество христиан-пленников, свезенных для продажи. Не раз и после того Сагайдачный делал походы на турецкие берега, и всегда с блестящим успехом. Имя его гремело по всей Украине. Польское правительство не могло в это время помешать усилению казачества. Сигизмунд в начале XVII столетия напрягал все силы, чтобы воспользоваться смутами в Московском государстве и завладеть им. Самозванцы вербовали свои шайки на Украине, где всегда было среди казаков много буйного, гулящего люда, готового идти куда угодно и на кого угодно, лишь бы были в виду богатая нажива да разгулье. Хотя польское правительство издавало ряд грозных указов против своевольных казаков, но, не подкрепленные силой, указы эти не имели никакого значения.

Когда Владислав предпринял поход на Москву в 1618 году и чуть было не попал в беду, так как большая часть его войска, не получая жалованья, ушла от него, выручил королевича, как известно, Сагайдачный: он привел на помощь полякам 20 тысяч казаков. За эту услугу польский король благосклонно смотрел на Сагайдачного, а тот вернулся из московского похода уже не в Запорожье, а в Киев и стал заправлять с титулом гетмана всей казацкой Украиной. У него под руками были такие военные силы, что полякам трудно было спорить с ним. Пользуясь своим выгодным положением, Сагайдачный взял под свою охрану гонимое православие. В 1620 год)7 он убедил иерусалимского патриарха, приехавшего в это время в Киев, рукоположить нового православного митрополита и епископов для всех православных епархий. Таким образом, под охраной казацкого оружия православное духовенство стало оправляться и входить в силу. Заботился также Сагайдачный и о процветании православных школ.

Поляки не могли помешать этому: в то время страшная беда грозила Польше. Огромное полчище турок стояло уже на Днестре, готовое вторгнуться в ее пределы и разгромить ее. Польша могла выставить сравнительно ничтожное войско. Опять пришлось просить помощи у Сагайдачного; тот выговорил разные льготы Украине и привел к крепости Хотину 40 тысяч казаков. Все усилия турок взять крепость и сломить казацко-польское войско оказались напрасными. Опытность и храбрость Сагайдачного спасли и на этот раз поляков, но дорого поплатился он за свою услугу: еле живой, весь израненный, вернулся он домой, лежа в карете. Но и перед смертью он больше всего думал об Украине, о православии и незадолго до кончины написал королю следующее письмо:

«Я, вашего королевского величества ноги смиренно обнявши, покорно и слезно прошу, чтобы творимые казакам бедствия и злоба высоким и грозным приказом вашего наияснейшего королевского величества были запрещены и укрощены. Особенно чтобы уния у нас, с позволения вашего величества снесенная святейшим Феофаном (иерусалимским патриархом), не возобновлялась и своих рогов не возносила. Имеют, думаем, отцы-иезуиты и все духовенство римской церкви кого к своей унии привлекать — те народы, которые вовсе не ведают и не верят в Христа, а мы, православные, древних святых апостольских и отеческих преданий и догматов без всякой унии придерживаясь, не отчаиваемся достигнуть спасения и вечной жизни. Сии два мои желания, вашего слуги, если исполнишь и детям своим прикажешь всегда соблюдать, то и панование их и целой короны в тишине… всегда пребудет».

Скоро после того (10 апреля 1622 года) Сагайдачный скончался в Киеве. Перед смертью он разделил по завещанию все свое имущество между женой и братскими школами — киевской и львовской.

Угнетение крестьян

Сагайдачный, оказавший важные услуги Речи Посполитой, в своей просьбе королю ясно указал на то, что возмущало казаков против правительства, — на притеснение православия, на нарушение их прав. Казаки уже сознательно выставляли на своем знамени защиту гонимой православной церкви.

Кроме казаков, теперь в юго-западной Руси не было силы, которая взяла бы на себя эту задачу. Южнорусское дворянство к половине XVII столетия уже не могло выставить борцов за православие и русскую народность: более сильные из русских магнатов уже изменили им. Видная государственная деятельность, роскошь и блеск придворной и панской жизни в Польше увлекали богатейших из русских дворян. Они все более и более свыкались с мыслью, что их отечество — вся Речь Посполитая, а не подчиненная ей южная Русь, все лучше и лучше осваивались с польскими нравами, обычаями, языком, забывали свой родной язык, переменяли веру — словом, совершенно полячились. Помогли этому и браки с польками, причем дети становились католиками. Усердно и неустанно трудились, как сказано уже, и иезуиты в своих школах над переработкой русского юношества в поляков и католиков. Труды эти увенчались успехом: многие из потомков именитых русских родов обратились в злейших врагов православия и русской народности. Южнорусское дворянство было оторвано от почвы, от народа, от православной церкви; из естественных защитников их они обратились в беспощадных гонителей. Лет через сорок от начала унии Боплан, хорошо знавший Польшу и Украину, уже пишет: «Дворянство русское походит на польское и стыдится исповедовать иную веру, кроме римско-католической, которая с каждым днем приобретает себе новых приверженцев, несмотря на то что все вельможи и князья ведут свой род от русских».

Положение крестьян в юго-западной Руси в это время сильно ухудшилось. В Польше владельцам давалась неограниченная власть над крестьянами. Помещик мог делать с «хлопом» своим что хотел — мог всячески истязать его, мог убить и даже не подвергался за это никакой ответственности. Таким бесправием и беззащитностью крестьянина возмущались даже и некоторые истые поляки.

«Нет государства, — говорит известный Скарга, — где бы подданные и земледельцы были так угнетены, как у нас под беспредельной властью шляхты. Разгневанный владелец или королевский староста не только может отобрать у бедного хлопа все, что у него есть, но и убить самого когда вздумается, и за то ни от кого дурного слова не услышит».

Но подобные обличения не приносили пользы. Король в Польше мало имел силы; вся власть в государстве принадлежала панам, а они, конечно, далеки были от мысли уменьшить в чем-либо свои права, отказаться от своих выгод. «Польское дворянство, — говорит Боплан, — блаженствует, как будто в раю, а крестьяне мучатся, как в чистилище; если судьба пошлет им злого господина, то участь их тягостнее галерной неволи».