Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

Он видел, как все благонамеренные правительства столь основательно защищали мир на основании принципа Si vis pacem para bellum[133], что Европа едва не погибла. Что касается идеалов, то ни христианская церковь, ни человеческое братство, ни международная социал-демократия, ни солидарность экономических интересов не выдержали испытания огнем действительности. Уже сейчас, через десять лет после окончания войны[134], мы снова видим тот же оптимизм, те же учреждения, то же политическое воодушевление, слышим те же фразы и лозунги, которые в дальней перспективе вновь готовят неизбежную катастрофу. К пактам, объявляющим войну вне закона, отношение ныне сугубо скептическое, хотя все желают этим пактам долголетия и процветания. В основном же все попытки умиротворения вызывают острое сожаление и сомнения. Полагаю, что в целом не впаду в преувеличение, если сравню современное сознание с душой человека, который, испытав смертельное потрясение, потерял уверенность в себе.

По этому высказыванию можно заключить, что моя ограниченность обусловлена тем, что я врач. Я не могу перестать быть врачом. Врач всегда видит болезни, но его ремесло в существенной мере заключается в том, чтобы не находить болезнь там, где ее нет. Я также остерегусь утверждать, что западное человечество, белые люди, если угодно, все больны или что западный мир близок к своему закату. Такое суждение выходит далеко за рамки моих познаний.

Когда слышишь, как кто-то рассуждает о проблемах культуры или проблемах человечества как такового, надо прежде всего выяснить, кто это говорит, ибо чем более общей и отвлеченной является проблема, тем в большей степени человек склонен исподволь внедрять в ее изложение собственную психологию. Вне всяких сомнений такое поведение может, с одной стороны, приводить к невыносимым искажениям и чреватым тяжелыми последствиями неверным выводам, а с другой стороны, именно то обстоятельство, что общая проблема захватывает личность целиком и ее поглощает, служит безусловной гарантией того, что человек, рассуждающий о проблеме, сам ее пережил или даже выстрадал. В последнем случае проблема отражается для нас в личности говорящего, то есть обнажает истину; в первом же случае проблема искажается личностными моментами под предлогом объективного представления, что порождает фантом истины.

Разумеется, я постигаю проблему души современного человека только на основании моего опыта наблюдений за другими людьми и за самим собой. Мне знакома глубинная душевная жизнь сотен образованных людей, больных и здоровых, во всем культурном разнообразии белого человечества, и я сужу на основании этого опыта. Без сомнения, я могу предъявить лишь одностороннюю картину, ибо все описанное помещается в душе и видится, так сказать, изнутри. Следует, впрочем, добавить, что последнее замечание может показаться странным, поскольку душа не всегда и не везде находится на внутренней стороне. У ряда народов и в нескольких эпохах душа помещалась вовне; эти народы и времена характеризуются отсутствием психологичности, и примерами тут будут античные культуры, среди которых выделяется египетская с ее грандиозной предметностью и с не менее грандиозным, пусть наивным, признанием грехов. Невозможно вообразить духовную проблематику за духом гробницы Аписа в Саккаре[135] или за пирамидами – как невозможно представить ее и за музыкой Баха.

Там, где наличествует внешняя идеальная или ритуальная форма, в которой воплощаются все устремления и надежды души (как, например, в живой религиозной форме), там душа располагается снаружи, и тогда не возникает духовных проблем, а еще – нет бессознательного в том смысле, в каком его понимаем мы. Совершенно логично, что открытие психологии приходится на несколько предшествующих десятилетий, хотя и более ранние столетия располагали достаточной интроспекцией и рассудительностью для познания и изучения психологических фактов. В этом случае все происходило в точности так же, как с техникой. Римляне, скажем, уже обладали знанием всех тех механических принципов и физических законов, которые могли бы привести к созданию паровой машины, но дело ограничилось лишь игрушкой Герона[136]. Причина проста – отсутствие потребности в такой машине. Эта потребность возникла только благодаря великому разделению труда и его специализации в последние столетия. Понадобилась особая духовная потребность, чтобы побудить общество к открытию психологии. В прошлом душевные факты, естественно, тоже имели место, но не выступали на передний план и не привлекали к себе внимания. Все шло хорошо и без них. Ныне же попросту невозможно обойтись без души.

Врачи, конечно же, первыми ощутили на себе влияние этой истины, ибо для священника душа всегда запечатлена в известной форме для исправного выполнения предназначенной функции. Пока такая форма сохраняет жизнеспособность, психология выступает всего-навсего вспомогательной техникой, а душа не признается sui generis (здесь: самостоятельной. – Ред.). Пока человек живет в стаде, у него нет души, более того, он в ней не нуждается, за исключением веры в бессмертие. Но едва человек перерастает ограниченность локальной западной религии, едва религиозная форма перестает вмещать его жизнь во всей полноте, душа начинает становиться фактором, с которым уже невозможно обходиться с помощью обычных, привычных средств. Именно поэтому мы сегодня практикуем психологию, которая опирается на эмпирические факты, а не на догматы веры или философские постулаты; кроме того, в наличии психологии я вижу симптом, указывающий на глубочайшее потрясение, испытанное всеобщей душой. Дело в том, что с народной душой дела обстоят так же, как с душой индивидуальной: пока все идет хорошо и вся душевная энергия находит уравновешенное и удовлетворяющее выражение, она не причиняет нам никакого вреда. Нам неведомы неуверенность и сомнения, мы не можем быть в разладе с самими собой. Однако стоит каким-то каналам душевной деятельности засориться, как возникает застой, в результате которого происходит затопление источника, то есть внутреннее начинает отличаться от внешнего, вследствие чего мы перестаем ощущать себя в единстве с самими собой. Только в этой ситуации, в этом бедственном положении, душа открывается как нечто, имеющее собственную волю, как нечто чуждое, даже враждебное и несовместимое. Наиболее отчетливым доказательством этого служит фрейдовский психоанализ, благодаря которому были обнаружены извращенные сексуальные и преступные фантазии, при буквальном своем понимании совершенно несовместимые с превозносимым сознанием. Всякого, кто в реальности стал бы придерживаться таких норм, можно с полным основанием назвать сумасшедшим, мятежником или преступником.

Нельзя согласиться с тем, что эти проявления души были созданы и развились только в наше время, на задворках души или в бессознательном. Скорее всего, они присутствовали всегда и во всех культурах. Каждая культура имела своих Геростратов. Но ни одна из прежних культур не испытывала настоятельной потребности всерьез принимать и обсуждать эти душевные порывы. Душа неизменно представлялась элементом метафизической системы. Современное же сознание не может препятствовать познанию души, несмотря на жесточайшее судорожное сопротивление. Этим наше время