Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Торжественное застолье, что назначил А. П. Бондаренко, свернуто мною до холостяцкой закуски. Затем я пригласил дипломатов для разговора по существу. Посланник А. П. Бондаренко представляет мне каждого дипломата в его официальном качестве. Немножко комично. Что нового я могу узнать об И. И. Зайцеве, М. И. Воронине, А. Я. Богомолове или Г. С. Шикине? Хотя нет – с какого времени в посольстве, кто кем значится в списке дипкорпуса. Без этих и некоторых других примет легко попасть впросак. В эфир ушла моя телеграмма в Москву: «Прибыл в Бонн. Вступил в обязанности посла». Нужно еще сообщить в Москву примерную дату приема нового посла СССР министром иностранных дел ФРГ В. Шеелем перед вручением верительных грамот федеральному президенту Г. Хайнеманну.

Далее предстоит войти в контакт с приемной Э. Бара или, если он будет у себя, с ним лично и зарезервировать время для встречи в ближайшие дни. В мой последний приезд в Западный Берлин было условлено продолжить диалог в Бонне без потери времени, невзирая на протокольные условности.

Выбор места и зданий для размещения советского посольства поражал каждого, кто прибывал сюда. По одну сторону нескончаемым караваном днем и ночью надрывно гудят тяжелые грузовики. По другую, метрах в двенадцати – пятнадцати, железная дорога. Впечатление было такое, что пассажирские поезда являются продолжением товарных. С грохотом они неслись один за другим.

Когда учреждались посольства в обеих столицах, федеральные власти не горели желанием помочь нашим представителям в подыскании приличных помещений. В ту пору советских людей с опаской допускали даже на мосты через Рейн. Вдруг взорвут или к штатным зарядам, уже заложенным в ожидании «агрессии с Востока», прибавят свои мины замедленного, а может, и ускоренного действия. В любом случае лучшего, чем старая придорожная гостиница в Роландсэке[5], и даже не в Северном Рейне – Вестфалии, а в земле Рейнланд-Пфальц, для посольства СССР не сыскалось.

Злые языки относили прописку в Роландсэке на счет М. В. Сенина. Будто наш первый посланник на Рейне, выбирая из никудышных наихудшее, показал бдительность и счел, что расположенное островом между железной и шоссейной дорогами здание будет надежнее ограждено от нелегального проникновения и подслушивания. Если М. В. Сенин, больше ученый-дидактик, чем дипломат-практик, разглядел особое достоинство своей рекомендации в том, что сотрудники посольства, помещенные в шумовое и вибрационное пространство, будут постоянно бодрствовать, то, пожалуй, его изыск можно было бы оценить.

Другой посол, А. А. Смирнов, определенную активность с переселением посольства СССР проявлял, но без практических последствий. Его преемник и мой предшественник в этом деле тоже не преуспел. Нет, так не пойдет. Важные дела не должны служить оправданием для пролонгирования положения, ущемлявшего государственный престиж и интересы Советского Союза. Статус отверженного совсем не безобиден. Он мешает посольству выполнять свое элементарное назначение связующего звена для тех, кто интересуется нашей страной, но не обязательно располагает в избытке временем и средствами, чтобы отмерять на такси десятки километров в оба конца.

Это между прочим. Чтобы показать: я приехал не на все готовенькое. Это не гуляй по приемам, сам учиняй пиршества и в свободные минуты строчи для отчетности депеши в Москву. Боннское мое бытие как-то изначально завертелось против часовой стрелки. Обычно я сдавал дежурному ключи от своего кабинета далеко за полночь. Шифровальщики – им доставалось больше остальных – роптали: посол загонит и себя и нас до смерти.

Не каждый из сотрудников посольства был бы моим выбором, присутствуй я при их назначении. Но заранее выражать кому-то недоверие кричащих оснований тоже не имею. Хорошо, если бы и не появилось.

Странное ощущение вселяется в вас, когда вдруг выявляется – во всем посольстве нет дипломата, сносно знающего английский язык, ни одного могущего объясниться по-французски. Предположим, Бонн долго слыл дипломатической провинцией, а в ней французский и английский языки – ненужная роскошь. Так и с немецким не блестяще. Наперечет сотрудники, которые не числятся по анкете «прошедшими полный курс обучения», но способны грамотно перевести с русского на немецкий или хотя бы с немецкого на русский.

В мои намерения не входило поощрять мимикрию, холостую суету в виде «пятиминуток» с растянутым до полудня пересказом газетных полос. Если дело ставится по-настоящему, проблем в любом посольстве невпроворот, и каждая голова по-своему незаменима. При том условии, что голова не манкирует.

Кое-кому обновленный режим работы пришелся очень даже кстати. Отменены «оперативки». Посол обычно никого не берет с собой для перевода и записей бесед, а их на дню несколько. Прекращено составление нудных справок, кои дюжинами заготавливались накануне любой встречи или поездки руководителя посольства. Вдруг обнаружилась уйма свободного времени. Чем его занять? Ряд дипломатов скорректировали свои графики таким образом, что появлялись на службе после обеда или под вечер. У других развилась потребность к расширению познаний в истории и географии. Третьи…

Их, откровенно нерадивых, были единицы. Но чтобы синдром приобретенной лени не расползся, не обойтись без напоминания про обязанности. Попробовал отрегулировать незадачу элегантным способом, рассказав когорте советников и первых секретарей французскую притчу: «Почему на Кэ-д'Орсе столь широкая лестница? Чтобы те, кто опаздывает на службу, не сталкивались с теми, кто покидает ее слишком рано». Помогло, но не очень. Последовал приказ – посольство начинает работу в 8.30 утра; под ответственность старших должностных лиц дипломаты должны быть в это время в служебном здании, за исключением выполняющих конкретные поручения вне посольства. Радуются не все. «Он, оказывается, совсем не либерал», – перешептываются ущемленные в вольнице.

За подернутыми порчей деревьями крепкий лес не пропадал из вида. О многих дипломатах, деливших со мною тяготы и радости, с признательностью вспоминаю. Но мои предложения сократить численность персонала примерно на треть, повысив зарплату остающимся сообразно эффективности их деятельности, успеха не имели. Руководители ряда ведомств смотрели на зарубежные должности как на синекуру.

Слабым утешением было, что в Москве быстро иссякало желание пристраивать в Бонн свойственников да родственников. Им требовались места повольготнее и посты подоходнее. А что ждало у нас? Работа и в конце пребывания служебная характеристика по заслугам. Первая предполагала некоторый минимум личных данных, а вторая могла искривить карьеру.