Том 1 - Василий Ян

Скифы, недоверчиво оглядываясь, привязали коней вдоль одной стены, в которой были углубления — кормушки для скота.

Согды осмелели, приближаясь к скифам; некоторые ощупывали добротность материи их одежд, сбрую и оружие, приседали на корточки и быстро переговаривались на своем плавном, мягком языке.

Голые рабы стали мести пучками полыни террасу и ниши, выталкивая женщин, выбрасывая узлы и плачущих детей.

Старый Хош морщил нос, покачивал головой и вполголоса расспрашивал Спитамена:

— Знаешь ли ты, как выбраться отсюда? В этом городе легче запутаться, чем в камышах. А это еще что за безумец? Чего он здесь ищет?

По террасе шел согд в дорогой шелковой одежде, но босой, с куском рваной материи на голове. В руках он держал мешок, который встряхивал, и беспрестанно бормотал молитвы, закатывая глаза кверху.

Он зашел в нишу, где рабы обметали стены и пол, и бросился к мусору, выхватывая оттуда клопов, сороконожек и муравьев.

Все это он сбрасывал в свой мешок, потряхивая его с монотонными причитаниями.

— Что ты делаешь, достойнейший сын добродетельной матери? — спросил его Хош.

— Я грешник! Семьсот семьдесят семь несчастий свалились на мою голову. Теперь мне грозят наказания и в этой жизни и после смерти. Духи тьмы будут грызть меня.

— За что такие несчастья свалились на тебя?

— Я был на празднике у моего брата, когда он был назначен сборщиком податей. Старое вино бросилось мне в голову, и я пошел домой, шатаясь и распевая песни. Ариман позавидовал мне, за мной увязались собаки и вцепились в мою одежду. Тогда я схватил камень, чтобы отогнать их, и так ударил одну собаку, что она упала, задергала ногами и — о, горе мне! — околела.

— Но почему же это такое несчастье? — удивился Хош. — Ты вполне правильно сделал, ударив собаку.

— Какие грешные слова ты говоришь! — ужаснулся согд. — Ведь корова и собака у нас священны, и их оберегает сам великий бог Ахурамазда. Когда я ударил собаку, поблизости проходил служитель из храма и пожаловался верховному жрецу. Теперь — по закону — я должен собрать своими руками четыреста восемьдесят слуг злого Аримана: сороконожек, ящериц, змей, клещей, скорпионов, сколопендр и других нечистых животных. Всех их я должен принести в храм непременно живыми, сдать жрецу для умерщвления священными щипцами. А затем он совершит моление и очистит меня от грехов.

— А кроме того, сколько ты должен еще заплатить жрецу? — спросил Спитамен.

— Я уже пожертвовал жрецу барана, двух овец и восемь кур, а сколько еще придется платить, знает только жрец… — Со стоном и вздохами согд пошел прочь.

— Что за страна! — удивлялся Хош. — Кажется, собаке здесь живется лучше, чем человеку?

— Ты легко можешь убедиться в этом, — ответил Спитамен. — Попробуй ударить камнем сперва человека, а потом собаку.

Во двор въехал старик на красиво убранном коне, которого под уздцы вели двое слуг. Желтая одежда, обшитая малиновой бахромой, остроконечная войлочная шапка, короткая палка, отделанная золотом, говорили о важном положении старика. Длинная серебристая борода была искусно завита в ряды ровных колечек. Глаза, обведенные черной краской, тревожно вглядывались.

Сотник громко провозгласил, обращаясь к Будакену:

— Да хранит всевидящий Ахурамазда благородного Фейзавла, правую руку правителя нашего города!

Один слуга стал около коня Фейзавла и нагнулся до земли. Старик поставил ногу, оплетенную красными ремнями, на его спину и сошел на землю. Другой слуга поднял над ним широкий зонтик с красными, белыми и синими полосами. Фейзавл приподнял позолоченную палку, сказал тихо несколько слов.

Согды, почтительно склонившиеся при его появлении, услышав приказание, стремительно разбежались в разные стороны. Слуги быстро притащили ковер и пестрые подушки и разложили на террасе между колоннами.

Фейзавл опять поднял руку с выкрашенной красной краской ладонью, и слуга подал ему корзинку. С торжественным видом Фейзавл вынул из нее красную розу на длинном стебле и оранжевый плод граната. Держа их перед собой, как большую драгоценность, Фейзавл медленными шагами направился к Будакену:

— Премудрейшая и прекраснейшая Рокшанек, дочь князя этого города, украшающая светом своих добродетелей землю, посылает тебе по случаю твоего приезда пожелания благоденствия и прибыли в делах и говорит тебе: «Добро пожаловать!» — При этом Фейзавл схватил руки Будакена, вложил в них розу и гранат и отступил назад под защиту ставших около него воинов.

Будакен проворчал Спитамену:

— Ты здесь бывал, не знаешь ли, что я должен с этим делать? Съесть, что ли?

— Нет, отдай своему слуге, и пусть он стоит рядом и держит в руках, как чашу, переполненную водой.

Будакен повел бровями, взглянул на Хоша, и тот стал позади князя, держа на вытянутых руках розу и гранат. Будакен мрачно молчал.

Спитамен обратился к Фейзавлу:

— Скифский князь Будакен благодарит и просит рассказать, почему ему присланы роза и гранат.

— Княжна Рокшанек желает, чтобы князь так же процветал, как прекраснейшая роза, и чтобы прожил счастливо столько же лет, сколько зерен внутри граната.

Будакен громко захохотал:

— Всем расскажу в нашей степи, что я похож на розу и буду жить четыреста лет. — Он добавил: — Я очень хочу увидеть вашу княжну Рокшанек. Я тоже поднесу ей подарок, который будет достоин ее красоты и добродетелей.

Глаза Фейзавла метнули взгляды по сторонам, и он сказал, указывая медленным, величественным жестом на ковер:

— Пойдем сперва туда, на ложе отдыха, и погрузимся в сладостный разговор, возвышающий наш разум и наши души.

Будакен и Фейзавл сели на разных концах ковра.

Сзади Фейзавла стали сотник, слуга с зонтиком и несколько вооруженных юношей.

Фейзавл начал обычными вопросами:

— Здоров ли, князь? Толст ли твой нос? [173]Сильны ли, как всегда, твои мышцы? Свободно ли дышит твоя грудь?

— Благодаря твоей милости я дышу так же хорошо, как и мудрая «правая рука» правителя города.

Фейзавл поднял золоченую палку — подошли слуги и опустили на ковер медные подносы. На них лежали горой лепешки, сушеный виноград, миндаль, фисташки и медовые соты.

Голый невольник с костяным кольцом в ухе принес большой, покрытый мхом и плесенью глиняный кувшин. Старик слуга с желтой повязкой вокруг головы и в широкой полосатой одежде вытащил из-за пазухи стопку медных чашек, вложенных одна в другую, вытер их концом своего синего шерстяного пояса, ножом сбил смолу, облепившую горлышко кувшина, вытащил деревянную пробку и разлил в чашки темное густое вино.