Сын погибели - Владимир Свержин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не смею, — всхлипнул старый пират, исподтишка разглядывая драгоценные камни в перстнях, унизывавших пальцы Гонория II.
«Черти б его разорвали! — крутилось у него в голове. — Готов поспорить, Его Святейшество варит золото и превращает булыжники в этакие сокровища. Но где же он хранит свой дьяволов гримуарий? Эх, остаться бы с Папой наедине! Хоть не на день, хоть на полдня!»
— Отчего же? Если нет на тебе греха — ты ни в чем не виновен. Если же грех невольный — я прощаю его.
— Ваше Святейшество, не мне судить о том, грешен ли я. Господь свидетель — я делал, что мог, но, увы, спасти преподобнейшего фра Гуэдальфо оказалось выше человеческих сил.
— Говори толком! — потребовал слуга слуг Господних.
— Близ Пармы нам удалось уйти от коварных убийц, посланных вашими тайными врагами. Мы, сделав изрядный крюк, добрались до Франции, но там нас ждала новая беда. — Майорано тяжело вздохнул. — Имя ей — волк в овечьей шкуре — аббат Бернар из Клерво!
— Что? — нахмурился понтифик. — Что на этот раз позволил себе этот гнусный выскочка?! Один раз он уже изгнал моего посланца, в самых мерзких выражениях изъявив непочтение к Риму. Во имя Господнего милосердия я не стал карать его, объявив лишь свое недовольство, а теперь этот негодяй поднял руку на моего легата?
— Попав в земли Франции, мы очень скоро угодили в западню, о которой и гадать не могли. Граф Тибо Шампанский — цепной пес нечестивого аббата, возомнившего себя пророком, — остановил нас и потребовал от преподобного фра Гуэдальфо следовать за ним в Клерво. Мы готовы были драться, покуда кровь хотя бы каплей оставалась в жилах, но благороднейший, добрейший фра Гуэдальфо запретил нам: он еще верил, что слово истины поможет одному служителю Господа понять другого. Мы были вынуждены повиноваться… Лишив коней, а заодно с тем — оружия, нас выпроводили прочь из земель графа Шампанского.
— Да как он смеет! — Понтифик грохнул кулаком о вызолоченный подлокотник. — Разоружать моих людей, моих гвардейцев?! Отлучаю! Отлучаю от церкви его и всю Шампань!
— Это не все, Ваше Святейшество. Не теряя времени, я бросился на поиски короля Людовика, и небо было так благосклонно, что очень скоро нашел его, но было уже поздно. Мне неведомо, каким ужасающим пыткам Бернар Клервоский и его мерзкие ублюдки подвергли столь благородного и великодушного человека, каким был фра Гуэдальфо Бенчи, но только вскоре после моего прибытия к христианнейшему королю Франции стало известно, что на владения его наложен интердикт.
Бледность залила аристократическое лицо Папы Гонория, и его тонкий античный нос стал похож на ястребиный клюв.
— Мятеж… Подавить! Я наложу такую епитимью! — Он с хрустом сжал пальцы. — Кровавыми слезами оплачут негодяи день, когда они появились на свет.
— Король был добр и выделил мне сильный отряд, чтобы я смог отыскать фра Гуэдальфо и освободить его. Должно быть, узнав об этом, сам Бернар или же его подручные коварно умертвили настоятеля Санта Мария делла Фьоре и скрыли тело его. Мне удалось отыскать лишь слугу его преподобия — он и поведал, что люди графа Шампанского ночью куда-то увезли легата. Мы преследовали их и даже нагнали, но было поздно. Слишком поздно, — обреченно вздохнул Анджело Майорано, расстегивая поясную суму. — Вот это мы нашли среди вещей убитого.
Он положил к ногам Папы наперсный крест и перстень настоятеля храма.
— Я не смог уберечь его и достоин кары.
— Ты достоин награды как верный и храбрый воин, — после недолгой паузы заговорил понтифик. — Так же, как враги твои достойны геенны огненной.
«Хорошее сравнение, — предательская улыбка чуть не искривила губы барона ди Гуеско. — Ах, как играет свет в рубине на его указующем персте! Проклятие, этот указующий перст был бы хорош и без рубина!»
— Но довольно о мертвых, — продолжал Гонорий II. — Всевышний упокоит великомученика среди праведников своих, и ангелы в царствии небесном воспоют ему осанну. Мы же покуда на земле и займемся делами земными. Во-первых, следует незамедлительно отменить интердикт.
— Если мне будет позволено сказать — это весьма уместно. Король Людовик ныне сражается с мятежниками как в Шампани, так и в Нормандии. И стоит ему ударить по одним, как он тут же оборачивается спиной к другим. Интердикт же лишает его возможности опереться на рыцарство и простой люд даже в собственных землях.
— Молчи, Анджело! Я знаю, что такое интердикт, — оборвал его ключник святого Петра. — Эрманн, ты говорил, что герцог Конрад Швабский был бы предпочтительнее на императорском троне, нежели иные претенденты?
— Я и продолжаю это утверждать, Ваше Святейшество. Герцог не по возрасту мудр. Храбростью он не уступает пылкому яростному Генриху Льву, и куда моложе, а стало быть, энергичнее и выносливее старого Лотаря Саксонского. К тому же его благочестие известно всякому, кто живет в землях Империи.
— Так вот, подготовь ему письмо. Если он силой оружия поддержит короля Франции, я признаю его права на императорский трон и сочту уместными его притязания. Подготовь энциклику,[74] в которой я снимаю интердикт с Франции и отлучаю от Церкви еретика и братоубийцу Бернара и всех, кто посмеет следовать за ним.
— Сегодня же все будет готово, Ваше Святейшество.
— Уверен, ты прекрасно справишься.
— Дозвольте мне лично доставить ваше послание королю Франции, — расправил плечи барон ди Гуеско. — Я обещал государю, что на коленях буду умолять вас спасти его королевство, и мне было бы весьма лестно, если б Ваше Святейшество позволили засвидетельствовать мою честность по отношению к христианнейшему королю Людовику.
— Ты настоящий рыцарь, дон Анджело. Такой, каким подобает быть истинному сыну церкви, опоясанному мечом. Но ты устал, измотан…
— Даже если я умру через мгновение после того, как вручу ваше послание Людовику Французскому, нет для меня большей награды, чем эта.
Гонорий II восхищенно причмокнул и улыбнулся:
— Я рад, что мне служат такие ревностные воины. Ступай, отдохни пока. Я предоставлю ту награду, о которой просишь, и сверх того награжу от себя. — Папа Римский осенил капитана гвардии крестным знамением и, благословив, протянул руку для поцелуя.
Майорано едва зубами не впился в вожделенный перстень и лишь усилием воли заставил себя чуть прикоснуться губами к изнеженным перстам. Сделав это, он поднялся и направился было к двери.
— Приди вечером за письмом королю. Я лично отпишу ему. И… — Понтифик чуть помедлил, задумавшись. — Возьми. Вот тебе за верную службу. — Он снял с пальца перстень с рубином.
— О, не знаю, как благодарить вас, — склонился Мултазим Иблис.
«Быть может, сейчас он сохранил себе жизнь», — мелькнуло в голове пирата.
Выйдя из папского кабинета, Майорано остановился, примеривая кольцо. Оно налезало лишь на мизинец. Внутренний огонь, пылавший в рубине, завораживал, не позволяя оторвать глаз.
От этой доброй вести прошла печаль моя,Вернулся мой любимый в родимые края,
послышалось из приоткрытой двери.
— Оставь, Эрманн, не до того, — раздраженно бросил Гонорий II. — Займись лучше энцикликой и посланием герцогу Швабскому!
— Всенепременнейше, Ваше Святейшество! — «Крестный отец» Никотеи, поклонившись, вышел из кабинета и направился по коридору в свои покои.
— Ваше преосвященство, — Анджело Майорано поравнялся с ним и склонился перед святым отцом, — быть может, желаете на словах передать что-нибудь своему племяннику?
Задумчивые меланхоличные волы медленно влекли огромную повозку по старой римской дороге. Сейчас дорога уже не выдерживала требований, предъявлявшихся некогда к этим кровеносным сосудам Европы: экипаж невесты уж точно не разъехался бы здесь с катафалком.
По сути, то, что теперь посреди императорского войска катилось по Франции, представляло собой павильон на колесах — внутри него был накрыт стол, на колоннах, поддерживавших расшитый звездами купол, висели клетки с певчими дроздами. Завершали интерьер «выездной резиденции» лежавшие повсюду восточные ковры.
Стража, со всех сторон окружавшая экипаж, страдальчески отводила носы от аппетитных запахов, тянувшихся шлейфом за повозкой. За обеденным столом в павильоне удобно расположились восхитительная императрица Никотея и ее доблестный товарищ по дальним странствиям Вальтарэ Камдель.
— …Теперь же, друг мой, настало время покончить с варварским наследием, которое погрузило во мрак земли Империи на много столетий. Единый бог, единый первосвященник и единый император — вот основа мироустройства, дающая покой и благополучие всем подданным без изъятия. Как сказано в послании апостола Павла: «Ни иудея, ни эллина». Королевства, герцогства, княжества — все эти куски бывшей великой Империи лишь ослабляют ее некогда могучее тело. Расчлененный исполин не встанет на ноги. А кому, как не вам, прославившему свое имя в крестовом походе, знать, насколько велика угроза, нависшая не только над землями ромеев, но и над всей Европой.