Спасти человека. Лучшая фантастика 2016 (сборник) - Румит Кин

– Что-то они зачастили, – бурчит Аникей. – И в основном одиночками прут.

«Камикадзе» и в самом деле зачастили: за последний месяц мы вдвоем подбили шесть штук. И действительно, только раз прикончили сразу пару – остальных испепелили поодиночке. То ли дело танки – что тяжелые «Самураи», что легкие «Ниндзя». Эти обычно атакуют скопом или, как поговаривает Сержант, гуртом.

Сержанта мы не то чтобы не любим – недолюбливаем. До войны был он то ли фермером, то ли агрономом, то ли другим каким пейзанином, и его дотошная хозяйственность сидит у нас в потрохах. Я мысленно усмехаюсь – именно в потрохах, а не в печенках, потому что никаких печенок у нас нет, зато потрохов – хоть отбавляй.

– Ну, что, Аника-воин, – подначиваю я Аникея, – тебе понравилось, как он сдох? Косорылые, если через пригорок махнешь, с тобой поступят тем же макаром.

Аникей не отвечает, и до вечера мы сидим на позициях в молчании. Говорить, собственно, не о чем – за три года мы переговорили обо всем. Общих тем, впрочем, было немного, да и откуда им взяться, если Аникушка до войны драл глотку в микрофон в кабацком ансамбле, а я учительствовал в гимназии.

За три года косорылые не продвинулись на нашем участке ни на микрон. Мы, впрочем, тоже. Странная идет война, глупая какая-то, что ли. Сержант говорит, что позиционная, и на других участках, мол, дела обстоят так же, как у нас. Где они, эти другие участки, мы не знаем, а положение дел нас с Аникушкой устраивает. Он, правда, в последнее время хандрит, но ничего, у меня тоже было, пройдет.

Сержант является, когда солнце седлает западный горизонт.

– Ну, что, аннигиляшки хреновы, – приветствует нас Сержант и выдает дежурную шутку: – На металлолом не пора еще? Гы-гы-гы.

– Пошел ты, – напутствует начальство Аникей. – Неизвестно, кого из нас раньше переплавят.

– Тоже верно, – соглашается Сержант. – Ну, радуйтесь, что ли, вояки, мать вашу в дышло. Грядет вам пополнение в количестве одной штуки.

– Какое еще пополнение? – Я изумлен. – Нас тут и так уже двое, явный перебор, от скуки мухи дохнут.

Насчет мух я, конечно, хватил – никаких мух в радиусе в пару сотен километров от позиций не осталось, а если залетит вдруг какая – сразу помрет, и не от скуки вовсе, а от радиации. Но зачем нам, бездельникам, пополнение, и вправду непонятно.

– Приказ Лейтенанта, – громыхает Сержант, – может, наступление ожидается. А может, нет, Лейтенанту виднее. Ладно, бывайте, что ли, пополнение я завтра с утра подгоню.

Сержант убирается по своим сержантским делам, и мы некоторое время молчим, каждый переваривает новость в одиночку. Пополнения ни разу за три года у нас не было. Даже в самом начале, едва мы заняли оборону и прорвавшиеся «Самураи» угробили Антипа, нашего третьего. С тех пор, правда, многое переменилось. Война не закончилась, но как бы затухла, что ли. То ли ресурсы с обеих сторон истощились, то ли готовит косорылое начальство какую-то пакость. А может, и наше заодно – на пакости любое начальство гораздо. Наше дело, впрочем, телячье: скажут подыхать, будем подыхать, тем более что нам не впервой.

– Андрюха, – уныло бубнит Аникей, – как думаешь, если война закончится, нам тоже конец?

Андрюха… Это не мое имя, да и не имя вообще. Андреями, Антипами, Антонами называют аннигиляторщиков, в просторечии – аннигиляшек. Так же, как летчиков кличут Лехами и Леньками, а артиллеристов – Артемами, Артурами и даже Аристархами. До войны меня звали Игорем, мама называла Игорьком, а Аленка, когда сердилась, – Горем, иногда даже Горем луковым. Мама погибла в первый же день войны – от моего родного города ничего не осталось. Я не знаю, жива ли Аленка, да мне лучше и не знать.

Что будет после войны, мы обычно не обсуждаем. Для нас – ничего хорошего, причем наверняка. Это потому что у нас узкая специализация: мы умеем только уничтожать и ни на что другое не годны. Начальству повезло больше: у Сержантов широкая функциональность, у Офицеров вообще универсальная, так что их можно перепрофилировать и использовать в мирных целях.

– Отбой, – говорю я вслух. – Давай спать. Вот закончится война, тогда и увидим. Если до тех пор уцелеем, конечно.

Сон в отличие от еды и питья нам необходим – он то немногое, что в нас осталось от человека. «Спят как убитые» – это про нас, и не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Я ненавижу древние афоризмы. Интересно, какой умник первым додумался до идиотской фразы «двум смертям не бывать».

«Переход в режим «А». Переход завершен: режим «А» установлен. Отключение Ч-сознания: Ч-сознание отключено».

Просыпаемся мы одновременно – автоматика инициирует режим «Ч» по всему фронту. Происходит это каждый день, если, конечно, не было досрочного пробуждения личного состава по тревоге. Мы не здороваемся – желать друг другу здоровья нелепо. Никаких изменений в окружающем пейзаже за ночь не произошло: перед глазами – так мы называем встроенную в нас оптику – та же самая однообразная, выжженная ядерными ударами равнина. Передовая тянется с севера на юг извилистой зазубренной полосой, образованной отрытыми в земле траншеями в два моих роста, а значит, в четыре человеческих. Сосед слева – танковый батальон «Варяг», сосед справа – ракетный комплекс «Возмездие». В тылу – управленческие структуры, там тоже траншеи, только разветвленные, а все вместе, включая нас, называется укрепрайоном номер восемь.

Пополнение прибывает, едва солнечный желток проклевывается из-за вершины пригорка. Подгоняемый Сержантом, из тыла к передовой ползет наш с Аникушкой близнец, боевой самоходный аннигилятор, биомеханическая система «АН-11У». Съемная гусеничная ходовая часть, массивный трапецеидальный корпус, две пары верхних конечностей, пара рудиментарных нижних и квадратная уродливая башка. В ней, в самых недрах, в титановой черепной коробке, и находится то, что некогда было человеческим мозгом, а ныне стало основной, управляющей частью биомеханической системы, когда та функционирует в режиме «Ч», человеческом.

Мы – мертвы, каждый из нас, от рядового до генералиссимуса. Я загнулся от лучевой болезни в госпитале. Аникей погиб, придавленный рухнувшей железобетонной балкой в бомбоубежище. Сержант горел заживо и, несмотря на многочисленные пересадки кожи, не выжил. Лейтенант…

Я обрываю воспоминания. Нет разницы, кто, когда и как врезал дуба. Каждый из нас за несколько минут до кончины согласился на вторую жизнь, посмертную. Если, конечно, наше теперешнее существование можно назвать жизнью.

Мы – киборги. Неприхотливые, стойкие, нечувствительные к радиации идеальные солдаты. До войны биомеханические системы были запрещены как антигуманные. С ее началом понятие «гуманизм» отошло в прошлое. Мы – принявшая на себя удар дохлятина, остановившие экспансию мертвецы, – уродливыми корпусами прикрыли живых.

Три с половиной года назад нелепый, дурацкий конфликт на крошечном, затерянном в океане ничейном островке перерос в вооруженное столкновение. Это мы знаем из последних радио– и телепередач мирного времени. Что произошло потом – неизвестно. Для нас столкновение обернулось массированным ядерным ударом по восточным территориям. О вступлении в войну третьих стран я узнал, уже будучи мертвым.

Косорылые оказались оперативнее нас. Их биомеханические орды вторглись на нашу землю уже через месяц после первых бомбардировок. Орды беспрепятственно двинулись по безжизненной территории в глубь страны, и остановить их, а потом и отбросить удалось лишь на подступах к горному хребту, перевалить который косорылые пытались отчаянно, но сделать это мы им не дали. Пара месяцев прошла в непрерывных боях, потом фронт стабилизировался, и вот уже три года наша линия обороны жмется к горным подножиям, протянутая вдоль хребта от северного океанского побережья до южных равнин.

– Ну что, аннигиляшки, на металлолом не пора еще? – приветствует нас дежурной шуткой Сержант. – Знакомьтесь. Этого урода зовут Андреем, того – Аникеем. А это…

– Анна, – прерывает Сержанта новый киборг. – Но лучше Анка.

Если бы у нас с Аникушкой были глаза, мы бы, наверное, переглянулись. О женщинах-киборгах мы не слыхали. О бывших, разумеется, женщинах. О покойницах.

– Анка-лучеметчица, – острит Сержант, тыча манипулятором в Анкину пару конечностей со встроенными лазерами, такими же, как у нас. – Гы-гы-гы. Детей тут только не нарожайте, жмурики.

– Перевели с Южного фронта, – говорит Анка, когда Сержант, вволю нахохмившись, укатывает наконец прочь.

– Почему? – спрашивает Аникей. – Проштрафилась?

– Сам ты проштрафился, – огрызается Анка. – Нам не докладывали, но похоже, на Южном фронте произошла передислокация.