В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен

На улицах города в воздухе стоял сильный и невыносимый запах. Он исходил из поврежденных канализационных труб и смешивался со смрадом от разлагающихся человеческих тел. И с этим было ничего не поделать. В городе даже не было достаточного количества сантехников, чтобы починить все поврежденные трубы, и достаточного количества могильщиков, чтобы похоронить тысячи убитых. В результате покойники просто оставались на улицах. Госпитали также были переполнены. Раненые лежали на носилках везде, где позволяло место, в том числе в подвалах, в бункерах и даже на открытом воздухе под огнем противника.

Когда нас сменили на позициях у Института помощи слепым, удаляясь от линии боев, я забрел в подвал. Он был наполнен мирными жителями, в основном стариками и матерями, к которым жались напуганные дети. Все они сидели очень тесно друг к другу на досках, лежавших вдоль подвальных стен. На их лицах застыл страх. Подвал находился под большим домом, и его потолок, как обычно, поддерживался деревянными столбами. За порядок в подвале отвечал старик в немецкой униформе железнодорожного рабочего.

Моя собственная униформа «фронтовой свиньи» сразу пробудила внимание и доверие ко мне людей, находившихся в подвале. Меня буквально забросали вопросами. По моей грязной, изорванной одежде, измазанной сажей и пеплом, было видно, что я только что покинул зону боев. Поэтому вполне естественно, что у меня спрашивали, как далеко продвинулись русские.

С каждым взрывом весь дом, а вместе с ним и наш подвал, качался и вздрагивал. Стоял оглушительный грохот. Через некоторое время мы все стали похожими на привидений, обсыпанные побелкой с потолка и стен. Электричества в подвале не было. Наше убежище освещалось одной-единственной свечой, которая периодически гасла из-за воздушных потоков, возникавших при взрывах. Бомбы падали все ближе и ближе к нашему дому.

Я был единственным солдатом в подвале, и мне приходилось скрывать свои чувства. Я не привык пережидать авианалеты в столь замкнутом пространстве. Тем более, эта бомбардировка была такой сильной, что мне прежде не приходилось переживать ничего подобного даже на главной линии обороны. Там я, по крайней мере, был с оружием в руках и от меня требовалось немедленно действовать. А здесь мне оставалось только ждать и стараться спрятать свой страх. Чтобы отвлечься, я стал разносить людям, сидевшим в разных концах подвала, куски традиционных пасхальных куличей с маком, которыми они угощали друг друга. Хозяйки испекли их, чтобы праздновать Пасху. При виде куличей на лицах у многих появились слабые улыбки, но их глаза оставались наполненными смятением и испугом.

Мне хотелось как можно скорее покинуть подвал с его удушливой атмосферой, но я не мог этого сделать, поскольку по-прежнему все так же отчетливо был слышен свист падающих бомб и грохот взрывов. Затишье никак не наступало. Неожиданно и спонтанно находившиеся в подвале начали громко молиться:

— Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас грешных ныне и в час смерти нашей!..

Затем у кого-то из людей сдали нервы, и раздался крик:

— Придержите языки!

Воздух в подвале был наполнен строительной и меловой пылью. К этому примешивался острый смрад от взрывов, проникавший через вентиляционные отверстия. В результате дышать было практически нечем.

Наконец, я понял, что бомбардировка закончилась. Но поблизости все еще кружило несколько летевших на низкой высоте советских самолетов со стрелявшими во все стороны пулеметчиками. Через некоторое время я решился выглянуть наружу. Передо мною предстал умирающий город, в нескончаемой агонии дожидавшийся новой бомбардировки. Русские летчики чувствовали себя, как дома, в небе над Бреслау. В городе больше не было зенитных орудий и истребительной авиации. Трудно сказать точно, как долго продолжалась эта бомбардировка. Но, так или иначе, уже наступили сумерки. Однако из-за бушевавших пожаров было светло, почти как днем.

По пути назад в часть меня не покидало ощущение, что Бреслау превратился в одну гигантскую раскаленную кузницу. Даже идти я мог лишь по центру дороги. Языки пламени облизывали дома по обеим ее сторонам. Из-за этого мне постоянно приходилось делать зигзаги. Один из домов неожиданно обрушился прямо передо мной. Дорогу и меня самого тут же накрыло гигантское облако пыли. Во все стороны полетели мелкие камни, некоторые из которых упали на другой стороне улицы.

Через несколько часов на высокой, церковной колокольне зазвонил колокол. Но это не было обычным пасхальным ритуалом, ибо в действие колокол привели вовсе не звонари, а потоки горячего воздуха, порожденные охватившим город пожаром. Этот звон не возвещал счастливую Пасху, а был погребальным звоном.

Пожар не переставал бушевать, поскольку ветер раздувал его через выбитые окна домов, словно гигантскими кузнечными мехами. Искры и угольки поднимались вверх потоками раскаленного воздуха и оседали на крышах, становясь источником новых пожаров.

«Решающей битве» маршала Конева, казалось, не будет конца. Всю ночь мы слышали знакомый рев моторов «швейных машинок»[20], который невозможно спутать ни с чем другим. Кто сможет забыть эти русские бипланы? Они тоже внесли свой вклад в разрушение города и кружили над горящим Бреслау, сбрасывая новые бомбы и ведя пулеметный огонь трассирующими пулями. Русские хотели быть уверены, что силезская столица не встанет с колен.

На следующий день, 3 апреля, в боях за Бреслау наступило мрачное затишье. Воздух был наполнен гарью, часть зданий все еще продолжала гореть. И вдруг пошел дождь. После взрывов и пожаров Мать Природа начала решительно настаивать на своем. То там, то здесь из омытой дождем земли пробивались нетронутые войной тюльпаны и гиацинты, возвещавшие весну. Они цвели рядом с почерневшими, выгоревшими форситиями.

На рассвете как солдаты, так и мирные жители, вооружившись лопатами, граблями и тому подобными инструментами, приступили к работе, возбужденно ища под обломками живых и мертвых. Трупы заворачивали в покрывала, в шторы и даже в коричневую оберточную бумагу без церемоний и вне зависимости от того, кто это был: мужчина или женщина, офицер или рядовой. Некоторых даже заворачивали в флаги, если под рукой не было ничего другого подходящего.

Толпы жителей, уцелевших в перенесенном ими аду, сновали по городу в поисках новой крыши над головой. Некоторые из них на развалинах домов своих друзей или родственников натыкались на нацарапанные мелом на камнях записки о том, что те живы, и сообщавшие, где их теперь можно найти. Это приводило изнуренных людей в восторг, но случалось не слишком часто.