Любожид - Эдуард Тополь

И каждая листовка завершалась словами: «Смерть сионистским захватчикам! Все на борьбу с сионизмом!»

А одновременно Игунов и компания близких к нему специалистов по сионизму с завидной для Гольского скоростью писали и печатали в различных издательствах свои книги: «Фашизм под голубой звездой», «Вторжение без оружия», «Сионизм без грима», «Сионизм – орудие империализма», «Тайный фронт», «Закат иудейской религии», «Иудаизм в маске и без маски», «Сионизм – оружие империализма», «Иудаизм на службе империализма» и т.п. В кабинете Гольского на книжных полках собралось уже больше ста подобных книг, причем некоторые авторы, в том числе и сам Игунов, удивительно сноровисто издавали одну и ту же книгу в столичных и провинциальных русских издательствах и в то же время на языках почти всех национальных республик. Впрочем, большой сноровки здесь и не требовалось: Игунов ставил на рукописях гриф «Рекомендовано к печати Идеологическим отделом ЦК КПСС», и после этого книге был открыт путь во все издательства. А поскольку книги с таким грифом одновременно включались в список литературы, обязательной для всех без исключения библиотек страны – школьных, сельских, районных, институтских, заводских и так далее, то тиражи этих книг превосходили тиражи изданий Толстого, Пушкина и Достоевского и уступали только тиражам сочинений Леонида Брежнева «Малая земля» и «Целина». Пытаясь однажды подсчитать доходы Игунова от этих изданий, Гольский сбился со счета.

Теперь этот Игунов собственной персоной входил в кабинет начальника Всесоюзного ОВИРа. Он был молод – не старше 37, высокий, крупный, круглолицый, курносый, с гладко зачесанными назад пепельными волосами, светлыми серыми глазами и веками, несколько набрякшими не то от больной печени, не то от алкоголя. На нем была светлая дубленка, уже тесная ему на животе, но он ее тут же снял, оставшись в сером итальянском костюме и рубашке без галстука.

– Так! – сказал он, даже не поздоровавшись. – Доигрались, бля! От жидов по улице не проехать! – Тут он взял с подноса бокал с коньяком и, словно бы мимоходом, выпил его залпом и спросил у Гольского: – Ну, и что делать будешь?

Положение работника аппарата ЦК давало Игунову право тыкать полковникам и генералам, невзирая на то, что он был младше их лет на пятнадцать. Но Гольский не успел ответить, потому что в этот момент в кабинет вошла секретарша с третьим коньячным бокалом. Она была одного роста с Игуновым, и они оба уперлись друг в друга взглядом, как два питона, неожиданно встретившиеся на лесной тропе.

– Хм… Тут такая ситуация… – сказал Кузмичев.

Взгляды секретарши и Игунова нехотя расцепились, она вышла из кабинета, а Игунов повернулся к генералу и спросил в упор:

– Ты ее имеешь или мне отдашь?

– Ну… – замялся Кузмичев.

– А что ты стесняешься? – сказал Игунов. – Между прочим, Петр Первый не стеснялся е…ть своих секретарш прилюдно и за обедом, между супом и кулебякой. Он так с «Домостроем» боролся. – И требовательно посмотрел на Гольского: – Ну?

Гольский повторил ему свою идею насчет «строителей» и сказал, что эти «строители» должны вот-вот появиться.

– Хорошо, подождем. – Игунов налил себе полный бокал коньяка, взял стул, поставил его у окна и сел, вытянув ноги и в упор глядя на шумевшую на улице толпу женщин.

Сквозь двойные рамы окна в кабинет доносились только приглушенный гул и отдельные выкрики насчет Хельсинкских соглашений, свободы эмиграции, незаконности отказов и прочие глупости. Глядя на митингующих женщин и прихлебывая коньяк, Игунов цедил сквозь зубы:

– Суки жидовские!… – И позвал: – Генерал! И ты, полковник! Смотрите на них, смотрите! Я для того и приехал сюда, чтобы это жидовье в лицо увидеть. Где ж еще можно столько жидов сразу увидеть?

Гольский, уязвленный командным тоном Игунова, не удержался от соблазна подколоть его:

– Между прочим, Юрий Степанович, мы до вашего прихода как раз один любопытный вопрос обсуждали…

– Ну-ну… – сказал Игунов не поворачиваясь.

– Как бы это поточней сформулировать? Скажем: неадекватность реакции общества на антисионистскую работу прессы и…

– Ишь как закрутил! – перебил, усмехнувшись, Игунов. – Сказал бы прямо: сколько мы ни орем «Бей жидов!», а погромов нет. Ты это имел в виду? Плесни мне еще коньяку…

Гольский долил ему коньяк в опустевший бокал. А Игунов сказал:

– «Между Россией и еврейством, очевидно, существует взаимное влечение и предустановленная связь, которая проявляется, несмотря на свою внешнюю разность и даже чуждость, как будто бы естественно существующую между русской женственностью и еврейской волей. Одно в другом в каком-то смысле нуждается, одно на другое взаимно опирается. Можно сказать даже больше: одно без другого не может обойтись…»

Гольский и Кузмичев изумленно переглянулись, не веря своим ушам. А Игунов продолжал как ни в чем не бывало:

– «Судьбы обоих народов, русского и еврейского, таинственно связаны единством. Из всех мест еврейской диаспоры Вавилоном или Египтом для евреев сейчас является, быть может, более всего Америка. Однако эта их близость не идет ни в какое сопоставление с той особенной связью, которая установилась между Россией и еврейством именно в последнюю историческую эпоху, в большевизме, хотя, конечно, и ранее его… – Игунов отпил коньяк и продолжил: – Политическая и историческая судьба Израиля обрекает его на паразитизм, который есть обратная сторона агасферизма, трагедия беспочвенности при наличии полноты жизненных сил. Плод этого агасферизма есть ассимиляция того, что неассимилируемо, нерастворимо. Еврейство не только паразитирует на чужом историческом теле за неимением собственного, но оно и привязывается к нему жизненно, его любит по-своему, хочет с ним органически соединиться, в то же время оставаясь ему чужим, нося в себе это неодолимое двойство и раздвоение. Это ассимилирование проявляется в смешанных браках и в смешении крови, при ее нерастворимости, в смешанной культуре, в государственной жизни, в прессе, литературе, искусстве. Ассимиляция дает новый источник исторической энергии еврейства. Но именно эта возможность является особенно важной и многообещающей для грядущего всеобщего спасения как самого Израиля, так, через его помошь и духовное посредство, и всего человечества».

Отпив снова глоток коньяка, Игунов повернулся наконец к Гольскому и Кузмичеву и спросил:

– Знаете, кто это все сказал? Не я, конечно. Это из книги русского богослова протоиерея Сергия Булгакова «Расизм и Христианство». Писано и опубликовано в 1942 году. Не у нас, конечно. Но знать надо! – И усмехнулся: – Еще почитать?

И поскольку Гольский и Кузмичев молчали, продолжил:

– «Жизненные силы еврейства таковы, что выдерживали, выдерживают и, конечно, выдержат испытания, и если какой-либо земной властитель думает победить непобедимое и сокрушить несокрушимое, то он собирает лишь горящие уголья на свою собственную голову, обрекает себя на неизбежное падение – в этом законе истории мы еще убедимся в наши дни, хотя неведомы времена и сроки». Ничего сказано, да? Написано, повторяю, в 42-м году, когда Гитлер решал еврейский вопрос. Впрочем, и еще раньше, пять тысяч лет назад, тоже было сказано: «Весь Израиль спасется. Дары и избрание Божие неотменны»! Что ж вы не пьете? А что касается твоего вопроса, полковник, то и про это у отца Сергия читаем: «…между Россией и еврейством заложены отношения сложные и трудные, создающие своеобразную духовную интимность, соединения притяжения с отталкиванием». Мы с вами создаем отталкивание. Где же твои милицейские строители, мать твою?

– Должны быть вот-вот. Позвонить Шумилину? – спросил Гольский.

– Ладно, не к спеху… – сказал Игунов и требовательно поднял над головой бокал, требуя дополнительной порции коньяка.

Гольский, переглянувшись с Кузмичевым, налил ему чуть-чуть.

– Лей! Лей! Не бойся! – приказал Игунов. И спросил Кузмичева, кивнув за окно: – Ну, генерал? Ты б из них какую трахнул? Только честно!

– Ну-у… Я не знаю… – смешался Кузмичев.

– Да знаешь! Знаешь! Не хитри! И какой же русский не мечтает трахнуть еврейку хоть раз в жизни! С этого весь Хазарский каганат начался! – И, закрыв глаза, опять процитировал: – «Не преуспев в военном деле, евреи наверстали потери любовью. Ханы Ашина женились на еврейских красавицах, и красавицы еврейки пополняли ханские гаремы. В конце восьмого века между Тереком и Волгой появилось множество детей от смешанных еврейско-хазарских браков. Так сложилась еврейско-хазарская химера». – Он открыл глаза. – Это уже наш историк и мой учитель Лев Гумилев. В середине восьмого века царствующая в Хазарии династия Ашинов приняла иудаизм, и уже через три поколения больше 25 царей находились под властью иудейского хазарского царя Иосифа. «А в обычае хазарского царя было иметь 25 жен, из которых каждая есть дочь царя из соседних царств. Берет же он их волей-неволей!» Так писал ибн-Фадлан еще в восьмом веке. То есть жиды еще тогда драли всех наших вятских, радимических, половецких, словенских и даже печенежских царевн! Понятно? И поэтому каждый из нас мечтает поиметь хоть одну жидовку! Не так ли, полковник? Уж тебе-то как начальнику Еврейского отдела перепало жидовочек, а? Как впечатление? «С еврейкой бешеной, простертой на постели» – врет Бодлер или нет? – И Игунов с уже налившимися пьяной злостью глазами уперся взглядом в полковника Гольского.