Королева Кристина - Борис Григорьев

— Почтенный отец, дайте мне пакет, который вы от меня намедни получили.

Лe Бель достал пакет из кармана сутаны и передал его королеве. Та внимательно его осмотрела и, убедившись в его подлинности, вскрыла его, извлекла из конверта письмо, передала его маркизу и спросила:

— Вам знакомо это письмо?

— Нет, — ответил тот дрожащим голосом.

После этих слов королева достала другие бумаги, которые оказались оригиналом тех, что находились в пакете, и сказала, что копии с оригинала она сделала сама. Всё это она показала онемевшему маркизу, заставила его признать свой стиль и почерк и назвала предателем. Потом она задавала ему вопросы, а маркиз оправдывался и, как мог, отвечал на них, пытаясь перевалить вину на других. Он бросился перед королевой на колени и попросил смилостивиться над ним. В этот момент трое мужчин, находившихся в трёх-четырёх шагах от маркиза, обнажили свои шпаги.

Маркиз поднялся. Он ходил с королевой то в один угол галереи, то в другой, что-то горячо доказывая и умоляя о пощаде. Королева равнодушно и терпеливо выслушивала его, не делая ни одного жеста и не произнося ни единого слова осуждения. Наконец она повернулась к ле Белю и, опершись на изящную трость из чёрного дерева, произнесла:

— Почтенный отец, будьте моим свидетелем, что по отношению к сему человеку я выказываю неторопливость и терпение, что даю этому предателю, этому вероломному человеку время оправдаться, если он, конечно, может.

При этих словах маркиз начал доставать какие-то бумаги и связку из двух или трёх ключей, и когда он извлекал всё это из карманов, на пол упали две или три серебряные монеты. Это показалось патеру ле Белю настолько символичным, и он был так захвачен развернувшейся перед его глазами сценой, что просто онемел от изумления и уже не мог потом вспомнить, кто из присутствовавших людей королевы Кристины подобрал их с пола.

Следствие и допросы продолжались не менее двух часов. Ответы маркиза королеву нисколько не убеждали. Она приблизилась к французскому священнику и чётким ясным голосом сказала маркизу:

— Пусть Бог отнесётся к вам милостиво, я же отношусь к вам справедливо.

Потом обратилась к патеру ле Белю:

— Почтенный отец, я покидаю вас всех и оставляю вам этого человека. Подготовьте его к смерти, позаботьтесь о его душе.

Ле Бель писал потом, что если бы даже приговор касался его лично, он не чувствовал бы себя так скверно и тяжело, как после приговора маркизу Мональдески. Священник и маркиз одновременно бросились в ноги королеве и стали просить каждый о своём: приор — об освобождении от неприятной обязанности, а маркиз — о пощаде. Королева объяснила, что о милости к предателю не может быть и речи — слишком много секретов он выдал её врагам и пощады ему не будет. Она осыпала его милостями и благодарностями, как любимого брата, а он коварно злоупотребил её доверием. Такое не прощают.

И ушла.

Маркиз бросился теперь в ноги ле Белю и стал умолять его немедленно пойти к королеве и выпросить у неё пощаду. Трое мужчин со шпагами приблизились к нему, но пока не трогали. Они порекомендовали ему покаяться, и патер ле Бель, обливаясь слезами, призвал его обратиться к Всевышнему. Это растрогало предводителя вооружённых людей[116], и он отправился к королеве просить отменить приговор, но скоро вернулся обратно ни с чем: королева попросила его ускорить экзекуцию.

— Маркиз, подумай о Боге и о спасении своей души. Ты должен умереть, — сказал он.

При этих словах маркиз потерял самообладание. Он снова бросился в ноги патеру ле Белю, снова и снова стал умолять его пойти к королеве.

Ле Бель послушался и ушёл. Он нашёл королеву в той же комнате, в которой она его принимала четырьмя днями раньше. Она была спокойна, как будто ничего особенного не происходило. Патер опустился перед ней на колени и со слезами на глазах стал просить её пощадить маркиза. Она ответила, что смертный приговор дался ей отнюдь не легко, что ей приходилось посылать на смерть людей, заслуживающих её менее маркиза, но что вина Мональдески настолько велика, что менять своё решение она не намерена.

Тогда ле Бель напомнил ей, что она находится во дворце короля Франции — что подумает Людовик XIV, когда узнает обо всём этом? Королева ответила, что она не питает ненависти к маркизу, готова предстать перед судом Божьим и с чистой совестью свидетельствовать, что его вина заслуживает одного — смерти. Что касается короля Франции, то он позволил ей проживать в Фонтенбло не как своей узнице или беженке, у неё есть права везде, и она вольна во все времена вершить правосудие в отношении своих подданных и не обязана отчитываться об этом перед кем бы то ни было, кроме Господа Бога.

Ле Бель слабо возразил, что всё-таки она вершит правосудие на чужой земле, а не в своей вотчине. Но лучше бы он не говорил этих слов! Глаза королевы сверкнули, и чтобы искупить свою ошибку, приор поспешил заявить, что просит отменить казнь маркиза во имя того уважения и преклонения, которое все и он, в частности, питают к королеве Кристине. Он доказывал, что какими бы мотивами королева ни руководствовалась при оценке поступка маркиза, люди всё равно воспримут его казнь как акт несправедливости и насилия, и предложил передать виновного в руки правосудия.

Но всё было напрасно. Королева заявила, что она обо всём доложит Людовику XIV и кардиналу Мазарини, и отпустила ходатая. Он почувствовал, однако, в конце беседы некие нотки сомнения в голосе королевы и понял, что гордость мешала ей отозвать своё решение. Кроме того, она явно опасалась, что перенос экзекуции в другое место и на более позднее время чреват нежелательными для неё последствиями — к примеру, Мональдески мог совершить побег.

Ле Бель вернулся в галерею, обнял маркиза и, обливаясь слезами, сообщил ему, что тот должен готовиться к смерти. Маркиз вскрикнул, опустился перед патером на колени и начал молиться. Он молился на латинском языке, перемежая молитву французскими и итальянскими словами. В это время в галерее появился придворный капеллан королевы Кристины, и маркиз, не дождавшись отпущения грехов у ле Беля, с надеждой бросился ему навстречу. Капеллан взял маркиза за руки, отвёл его в сторону и долго о чём-то беседовал с ним. Закончив разговор, капеллан удалился, и вместе с ним ушёл предводитель вооружённой стражи. Впрочем, последний быстро вернулся и обратился к маркизу со словами:

— Маркиз, проси Господа Бога о прощении, настал твой час.

Он оттеснил маркиза в дальний угол галереи, патер ле Бель отвернулся в сторону, чтобы не смотреть, как того будут убивать, но всё-таки увидел, как человек вонзил свою шпагу в живот приговорённого. Маркиз пытался защититься и правой рукой схватился за клинок. Но подошли двое других и отсекли его пальцы с клинка. Шпага согнулась от напряжения, и человек, вонзивший её, сказал своим сообщникам, что у маркиза под одеждой панцирь. Так оно и оказалось. Вероятно, у Мональдески были веские основания для того, чтобы носить защитный доспех, что косвенно доказывало достоверность предъявленных ему обвинений.