Россия: власть и оппозиция - Сергей Кургинян

Теперь представим себе, что в поле конфликта начнет разрушаться инфраструктура. Само самоедство будет блокировано: наступит социально острая фаза. Тогда внутри сложившихся элит начнется борьба за перераспределение имеющегося продукта. Экспроприация экспроприаторов. Экспроприация экспроприировавших экспроприаторов, и так далее. Возникнет могучее поле социальных конфликтов.

— Бесконечная цепочка.

— Если социальные конфликты, нарастая, начнут обострять национальные, а национальные, ухудшая качество жизни, социальные и это срезонирует, то неизбежна крупномасштабная гражданская война. В расколотой армии сложно создать техноструктуры. Если же удастся удержать относительное единство пространства, то возникнет только социальный конфликт. Для национальных не так много оснований в России. Россия достаточно многонациональна, что бы ни говорили. 80 процентов населения можно считать русскими, говорящими на русском языке, ориентирующимися на векторе русской культуры. Вот такой социальный конфликт может быть революцией, более или менее мягкой, или, наоборот, реставрацией, но гражданской войной. Поэтому я надеюсь, что гражданской войны в полном масштабе можно избежать. Хотя при таком расколе общества вероятность этого-10-15%.

Подготовил Алексей БЫСТРОВ.

«Красноярская газета» № 71, 17 июля 1993 г.

6.3. Колонизация сознания

Россия — это великая держава. Может быть, самая великая из всех мировых держав. Но подлинное величие — это не только технологическая и военная мощь, не только экономический потенциал, не только и даже не столько, да простится мне эта крамольная мысль, «уровень процветания».

Величие измеряется мощностью культурно-исторического потенциала, самобытностью духовного лика, неповторимостью и неповторяемостью Пути. В этом России нет равных. А ее величие, как и всякое подлинное величие, принадлежит и ей — и всему человечеству. Вот почему посягательство на самобытность России — это глобальное преступление и путь к планетарной, общечеловеческой, катастрофе.

Я уже неоднократно говорил о том, что все люди, посягающие на величие России, на ее историческую самость — это преступники. Рано или поздно эти люди ответят за содеянное. Они ответят не по меркам сталинских трибуналов, а по меркам Нюрнбергского процесса. Они ответят перед мировым судом, и не. только судом духовным и историческим, но и перед судом юридическим. Ибо, веря в Россию, я верю и в человечество, в его способность, прозрев, воздать за содеянное.

Для того, чтобы Россия двигалась и дальше своим путем, неся на своих плечах всечеловеческий груз побед и страданий, великих открытий и столь же великих трагических заблуждений, необходимо одно условие — единство российской Истории, неразрывность и непрерывность исторической траектории движения России, связь всех российских времен. Это условие есть аксиома номер один в деле Спасения нашей Родины. И — человечества, ибо, повторяю, повторю еще раз — в случае гибели России и конца русской Истории Запад погибнет тоже. Погибнет в буквальном смысле весь мир.

Если нарушена аксиома номер один или, если угодно, главная заповедь, все летит в тартарары, и в этом случае мне не важно, кто будет здесь самоосуществляться за счет России, а не во имя ее. Задача номер один для любого человека, считающего себя оператором Русской Идеи, — препятствовать любым, я подчеркиваю, именно любым попыткам сломать единство исторического сознания, разорвать цепь времен.

В самом деле, что происходит с так называемыми колониальными странами, теряющими свою самость, перестающими быть субъектами исторического движения? Вначале их подключают к чужим более мощным популяциям, у которых хватило ума остаться самими собой. Затем их растворяют, высасывают и выбрасывают на обочину исторического процесса. Если речь идет о популяциях сходного типа, то им могут даровать прозябание. Но с теми, кто, будучи другим, ухитрился совершить самоизмену, предать самих себя и пойти на поклон, потеряв себя, поступают гораздо жестче.

Нет, не завоевание страны является концом ее истории. После завоевания, после поражения в войне возможно и возрождение. Катастрофа — это поражение в сфере смыслов, признанное народом, который становится на колени, отрекаясь от самого себя.

Термин «катастройка» требует своей расшифровки. В самом деле, как строится катастрофа? И может ли она строиться искусственно по какому-то плану? На этот вопрос следует ответить утвердительно.

«Катастройка» означает ломку исторического «хребта», разрыв времен, деструкцию целостности исторического сознания, эрозию смыслов, внедряемую под видом исторической правды. После того, как перебит исторический хребет, место великой державы заменяет колония, в которой следом за колонизацией сознания идет колонизация всех сфер жизни. Подобная «катастройка» есть математически исчисляемая операция по вырезанию смыслозадающих частей коллективного мозга. В качестве скальпелей могут использоваться люди с разными убеждениями, в том числе, увы, и ярые патриоты.

Кстати, теоретически (впрочем, только ли теоретически?) возможна и такая модель: N лет страна движется в социалистической парадигме, затем эта парадигма сбрасывается, социализм называется мировым злом, и еще N лет строится капитализм. Затем он сбрасывается, объявляется «жидо-масонским соблазном», и еще N лет строится обновленный социализм. Затем сбрасывается и он. до бесконечности.

Это хуже, чем «перманентная революция» Троцкого. Это идея перманентного сброса, при котором уничтожается общество и государство фактически со стопроцентной вероятностью. Сброс, инверсия, утопия, сброс, инверсия, антиутопия, сброс, инверсия, анти-анти-утопия… Вывернутая наизнанку и превращенная в мельницу зла гегелевская триада.

Сейчас все каются, все просят друг у друга прощения за говоримые друг о друге гадости, и — гадят вновь. Новый салонный стиль — стиль гниющей колонии. Вначале плюнули на святые Лики страны, а потом начали плевать друг на друга. Некий феномен «зеков», вроде бы освобожденных, но подозревающих, что «гражданин начальник шуточки изволит шутить». Хватит! Довольно! Категорически отказываюсь участвовать в подобной игре. И, напротив, делаю самое игру предметом того, на что она никак не рассчитывает, — методологической комплексной рефлексии.

Чтобы пояснить суть этого опыта, привлеку такой образ. Представим себе источник, из которого исходит некий исследовательский луч света, направленный в окружающую среду. При этом сам источник не хочет быть предметом исследования и всячески противится такому вниманию к себе. Однако допустим, что в нашем распоряжении есть зеркало (рефлектор, отражатель), с помощью которого исследовательский луч можно перехватить — отразить и повернуть в сторону самого источника, сделав уже его (а не внешнюю ему среду) предметом исследования. Такую интеллектуальную процедуру я и называю комплексно-методологической рефлексией. Если использовать термин Гегеля, такая рефлексия снимает, а не отрицает игру, т. е. преодолевает игровое начало, а не «зажмуривается» от страха, не прячет голову под подушку от испуга перед игрой: такой испуг вдвойне неприемлем, ибо, во-первых, он унизителен, а во-вторых, подконтролен игре — предусмотрен ею.

С точки зрения комплексно-методологической рефлексии, когда я читаю работы Янова и Шафаревича, то без всякой желчи и, напротив, свято чтя право на ту или иную позицию, на свободу мысли, я все же не могу не констатировать некоего структурно-функционального сходства при диаметральной противоположности позиций по всем ключевым вопросам.

Это структурно-функциональное сходство я называю «стробированием истории». Строб — это вычлененный фрагмент, описываемый как замкнутая система. Стробирование осуществляется вроде бы для изучения, но изучается «мертвое», ибо в момент стробирования наступает вместе с разрывом целостности смерть изучаемого субъекта.

Дальше описание в каком-то смысле и в какой-то системе задающих аксиом является адекватным. Спор об аксиомах приобретает характер взаимооплевывания. И унижает обе стороны, участвующие в дискуссии. Но думается, что намного важнее признать неприемлемость самого стробирования как способа работы с субстратом истории.

Мне кажется, что и Янов, и Шафаревич могли бы осуществить методологическую рефлексию, снять стробирование как метод, не имеющий альтернатив. Пока что этого не происходит, и за счет методологической наивности, вольно или невольно, осуществляется вначале скрываемое убийство исследуемого субъекта, а затем уже изучение фаз гниения трупа. При этом труп анатомируется по законам различных школ, с позиций различных идеологий. Толку ли? — Тайна жизни все равно исчезает. И результат, увы, получается в чем-то сходным.