Золото и мишура - Фред Стюарт

Загасив окурок сигарки в серебряной пепельнице, он сказал:

— И кроме того, еще неизвестно, состоится ли вообще бал по случаю помолвки мисс Стар Коллингвуд и мистера Клейтона Деламера.

— То есть как? — с набитым ртом поинтересовалась Лоретта.

— Я четверть века поджидал того момента, когда можно будет поквитаться с Эммой Коллингвуд.

— Слушай, дорогуша, ты уже столько понаписал о том, как она покупала помилование для этого ее грабителя банков…

— Все это так, но только публике было на это наплевать. Народец даже находил всю ту ситуацию забавной, не более того. И из пьяных выходок кронпринца мне не удалось выжать многого, потому что эти выходки тоже считаются забавными. Но я приставил одного из своих репортеров к очаровательной мисс Стар, и он сумел такое раскопать, что всех этих Коллингвудов просто скорчит.

Лоретта подалась вперед, глаза ее возбужденно сверкали.

— Расскажи!

Слейд чуть усмехнулся.

— У Стар Коллингвуд есть дружок из «поднебесников».

Лоретта Доусон, бывшая Летти Браун из кабинета «А», открыла рот от изумления.

— Шутишь!

— Не-а. Но и это еще не все. В Чайнатауне произошло убийство. Полиция нашла тело обезглавленного мальчишки. Ходят слухи, будто бы этот молодой человек шпионил в пользу одной из тонг, а Суэй Синг, это другая тонга, его убила. Более того, предводитель тонги Суэй Синг, который именует себя Кай Йи, или Крестный Отец Чайнатауна — это человек, которого зовут Крейн Канг. Все свои средства этот самый Крейн получил в наследство от китаянки, бывшей любовницей Скотта Кинсолвинга. Полиция считает, что он контролирует рэкет, а также торговлю опиумом и девочками. Так вот, «поднебесник» — любовник Стар Коллингвуд и есть этот самый Крейн Канг…

— Боже правый! И ты, Слейд, можешь это доказать?

— Не только могу доказать, но и намерен опубликовать все эти сведения утром того самого дня, на который намечен бал по случаю помолвки Стар Коллингвуд. И тогда великая Эмма Кинсолвинг Коллингвуд, которая выложила на этот самый бал сотню тысяч баксов, вместо огромного сказочного дворца получит пустой молчаливый дом.

Лоретта Доусон сияла от счастья.

— Слейд, миленький мой, я уже дрожу от нетерпения. Месть — это даже лучше, чем секс.

Слейд сухо взглянул на свою толстую жену.

— Удивляюсь, что ты еще можешь что-то помнить.

Сан-Франциско быстро разрастался, и с неменьшей скоростью менялись названия. То, что прежде называлось Спэниш Калль де ла Фундасьон, было переименовано в честь некоего капитана Самуэля Ф. Дюпона, и улица эта стала главной улицей Маленького Китая, которая была известна также как Дюпон-гэ. После Гражданской войны улица была переименована в честь Улисса С. Гранта, и потому главная магистраль того района, который теперь назывался Чайнатауном, получила наименование Грант-авеню. Не оставили перемены в стороне и Крейна. Когда он унаследовал состояние Чинлинг, то принял имя ее отца Канга; Ах Той же умерла своей смертью в Китае.

По мере того как укреплялось влияние Крейна в Чайнатауне, возрастали и его доходы от недвижимости в том же китайском районе Сан-Франциско. Он построил себе на Грант-авеню особняк в китайском стиле, разбил возле дома сад и окружил его высокой сплошной стеной, в которой были сделаны трое ворот. Крейн утвердился как влиятельнейший китаец в Сан-Франциско, но он не был склонен демонстрировать свою реальную власть, предпочитая обращать к миру скромный фасад. Круглые сутки бойцы Суэй Синг охраняли особняк и территорию возле него, что отнюдь не говорило о том, что особняк этот — твердыня «закона и порядка». Но полиция Сан-Франциско предпочитала смотреть сквозь пальцы на то, что сама же считала «неотъемлемой частью криминальных тенденций этих «языческих китаезов». Десять тысяч китайских крестьян были привезены сюда из Кантона по цене сорок долларов за голову (что, кстати, приносило весьма ощутимый доход пароходным линиям Кинсолвинга); этих китайцев использовали в качестве рабочей силы при постройке трансконтинентальной железной дороги через горы Сьерра-Невады. А по завершении строительства в 1869 году они были вынуждены поселиться в китайском районе Сан-Франциско, увеличив и без того многочисленное население Чайнатауна. Ненавидимые и презираемые большинством белых, бедные кули (что по-китайски означает «грязная работа») шныряли по улочкам Чайнатауна в поисках какой-нибудь работы, женщин и тайных опиумокурилен. Поскольку количество китайцев-мужчин в Сан-Франциско существенно разнилось от количества китайских женщин, импорт «певичек» — девочек для утех — явился очевидным ответом на не менее очевидную проблему. Вместе с «поднебесными» шлюхами в город прибыл и опиум. Не случайно многие «круглоглазые» считали Чайнатаун рассадником заразы. Китайцы, оказавшиеся в окружении совершенно иной, чуждой им культуры, вынужденные учить трудный для них язык, начали сплачиваться в тонги — общины, которые могли бы помочь им выжить во враждебной Америке.

Даже в пору юности Крейн уже понимал, что тонги — это путь к власти. Имея деньги, «черный пояс» тэквондо и железную волю, Крейн очень скоро стал главой весьма сильной тонги Суэй Синг.

Но в Чайнатауне был кое-кто, кто собирался уничтожить подпольного хозяина Сан-Франциско.

— Кай Йи, эта записка прислана вам с Ноб-Хилла, — сказал Ли Ванг Ю, второй после Крейна человек в тонге и его же спарринг-партнер в военных тренировках. Крейн в этот момент медитировал в гимнастическом зале своего особняка, поскольку среди прочего занимался также и йогой. Взяв из рук Ли письмо, открыл его и прочитал:

«Моя единственная любовь!

Сердце мое исполнено печали. Я потеряла своего обожаемого отца, а теперь вот новая беда. Матушка убеждена, что именно ты виновен в гибели молодого хоп-синга. О, любовь моя, я-то ведь знаю, что матушка не права, но никак не могу убедить ее в твоей невиновности. К сожалению, в течение нескольких последних лет она все более ожесточалась против тебя. И вот теперь она категорически запретила мне даже видеть тебя, и я не знаю, что мне делать.

Когда десять лет назад ты пришел к моей матери и рассказал ей, что дал моей настоящей матери, Чинлинг, обещание научить меня китайскому языку и культуре, поскольку они часть моего наследия, ты изменил всю мою жизнь. Мать была против, но я пришла к тебе охотно, преисполненная радости. Когда ты обучал меня премудростям и красоте китайской культуры — это было как сладостный дождь, который взлелеял цветы мыслей и чувств в моей душе и моем сердце. Но в то же самое время, возможно, даже и не отдавая себе отчета, ты посеял во мне зерна сомнения. Если бы ты только знал, сколь тяжело мне было видеть различие между миром моих родителей и твоим миром, к которому по рождению принадлежу также и я.

А вот теперь отец умер, а мать понуждает меня выйти замуж за Клейтона. О дорогой мой, я столько раз говорила тебе, что не люблю Клейтона и меньше всего на свете хочу выйти за него замуж. Но я не нахожу сил оказать неповиновение матери, поскольку она была по отношению ко мне такой преданной и любящей. Но одна мысль о том, что я могу потерять тебя, разрывает мое сердце, которое принадлежит и будет всегда принадлежать только тебе! Но, Бога ради, что мы можем поделать?! Не могу же я одновременно жить в обоих мирах! Если я приду в твой мир, то мне придется порвать все свои связи с миром моей семьи. И вот, после того, как я хорошенько все обдумала, я пришла к выводу, что у нас с тобой нет будущего.

Я с трудом заставляю себя написать слово «прощай» человеку, которого я люблю больше жизни. Я буду всегда любить тебя, мое верное сердце, но… Господи, неужели я сейчас смогу написать это слово?!

ПРОЩАЙ.

Стар».

Крейн дважды перечитал письмо, и на его обезображенном шрамом лице появилось кровожадное выражение.

Когда дело касалось смерти, Эмма была типичнейшей представительницей своего поколения: она с полной серьезностью относилась к мрачной помпезности похорон, принятой в викторианскую эпоху. Люди середины XIX века смотрели на все ритуалы, связанные со смертью, так же зачарованно, как их потомки — на сексуальные зрелища. Но поскольку Арчер не был евреем, то не стоял и вопрос о том, что Эмма будет выполнять по отношению к нему тягостный ритуал, обязательный для еврейских женщин. Но она распорядилась, чтобы огромный дом был обтянут по стенам черным крепом и оставался так полных два дня. Открытый бронзовый гроб, в котором лежал Арчер, был выставлен в главном холле особняка, утопая в цветах, а органист из епископальной церкви исполнял на органе, который по распоряжению Эммы был установлен под правой лестницей, подобающие случаю мелодии. Эмма стояла возле гроба, а все известные и состоятельные калифорнийцы проходили мимо, отдавая последнюю дань человеку, чей путь начался в американской тюрьме, а закончился в американском Сенате, где он безуспешно, однако же очень настойчиво отстаивал права краснокожих американцев.