Могучая крепость. Новая история германского народа - Стивен Озмент

первого числилась «более великая Германия» (включая Австрию), за которую эмоционально просил Гитлер на первых страницах «Майн Кампф»; новые земли и колонии, как для проживания, так и международного престижа; экономические послабления для мелких торговцев, изначальной базы партии{646}. Атаковались же Версальский договор, репарации, либеральная пресса, капитализм, евреи, крупная промышленность и крупные землевладельцы. В эти ранние годы национал-социалисты и коммунисты обращались к одной и той же аудитории — рабочим и беднейшей части среднего класса. Стратегия Гитлера была двоякой: разжечь классовую зависть и негодование и заклеймить позором богатых, либеральных оппонентов за проигрыш в войне. На протяжении лет партия привлекла на свою сторону больше «белых воротничков», чем «синих» (рабочих), одновременно демонстрируя существенную привлекательность по всему социальному спектру{647}.

Посредники

Между 1921 и 1923 годами Гитлер стал самым успешным зазывалой на политическом правом фланге. Он играл роль Иоанна Крестителя для нового политического лидера, которого еще предстояло обнаружить, и который откроет новую эпоху в Германии{648}. В отличие от толп на его ранних импровизированных речах на временных трибунах, у его близких соратников имелись деньги, средства массовой информации и связи в высших сферах. Кроме Рема, его военные друзья включали Рудольфа Гесса, который служил в том же полку во время войны, и Германа Геринга, еще одного героя с именем нарицательным. Журналист и бонвиван Дитрих Экхарт, один из немногих людей, имевших близкие отношения с Гитлером, привлекал и вербовал успешных представителей среднего класса. Они материально поддерживали партийную газету «V Ikischer Beobachter» («Национальный обозреватель»), которую редактировал Экхарт{649}.

Из близких к Гитлеру на тот период людей упомянем две богатые супружеские пары — пангерманистов Хуго и Эльзу Брукманов (он — издатель, она — румынская княгиня), и Карла и Хелену Бехштайнов (он — лучший производитель пианино, она — светская дама). Последняя стала одной из многих «мамочек» Гитлера, обожала его и обучала манерам этого социально неуклюжего политика для представления германскому высшему обществу. Среди авторов Брукмана был Хьюстон Стюарт Чемберлен, с которым Гитлер познакомился позднее и высказал свое почтение ему на смертном одре{650}. В один октябрьский день 1923 года, который Гитлер никогда не забывал, Бехштайны представили его Вагнерам из Байрейта. Еще одним открывателем дверей в высшее общество для зарождающейся нацисткой партии стал родившийся в Мюнхене Эрнст Ганфштенгль, у которого была американская мать, диплом Гарвардского университета и два генерала времен американской Гражданской войны в материнском генеалогическом дереве. Наконец, имелся издатель из Нюрнберга, антисемит Юлиус Штрейхер, который расширил радиус партийной пропаганды после того, как Гитлер увел его из конкурирующей Социалистической партии Германии{651}.

Французская оккупация

Между летом 1921 года и зимой 1923 года Бавария задумывала бросить традиционный вызов национальному правительству в Берлине. Партия Гитлера поддерживала этот государственный переворот. Серия подталкивающих вперед событий, связанных с претворением в жизнь положений Версальского договора, придала смелости решившим выступить против властей. В 1921 году была установлена окончательная цифра репараций и выложен «польский коридор» из восточных германских земель. В августе 1922 года Германия объявила себя несостоятельным должником, ее иностранный долг не выплачивался и рос. Окончательным ударом стала французская и бельгийская оккупация Рура в январе 1923 года после того, как сократились поставки германского леса и угля, положенные по договору{652}.

Немцы сопротивлялись, уходя из шахт, с фабрик и железных дорог. Но в то время как вызов и неповиновение утоляли национальные страсти, они также ставили берлинское правительство во все более сложное положение, поскольку требовалось материально поддерживать бастующих рабочих. Промышленность на Руре прекратила работу, рабочие в других местах потеряли работу на связанных с ней производствах и, таким образом, увеличилась сумма пособий, которые требовалось выплачивать правительству. Учитывая иностранные обязательства Германии, выплаты безработным можно было осуществить только в случае инфляции. Это было сделано так успешно, что марки стали бесполезны к концу года, взрослые использовали их на топливо или оклеивали ими стены, а дети играли с ними в кирпичики.

Хотя двадцатые годы отмечены беспрецедентной инфляцией в начале десятилетия и беспрецедентной безработицей в конце, в середине двадцатых была относительная стабильность и даже культурно созидательный «золотой век». Но все равно коллективная боль 1923 года оказалась опытом, изменившим нацию. Корни огромной национальной мести были незаметно посажены в этот беспрецедентный год экономического обвала и трудностей{653}.

Поскольку немецкие страдания и успех национал-социализма шли рука об руку, французская и бельгийская оккупация Рура стала в некотором роде благословением для партии Гитлера. Это было плохо, поскольку подвигло немцев на поддержку правительства в борьбе против оккупационных армий. Но это помогло партии после того, как экономически сломленное правительство приказало рабочим Рура вернуться к работе. Зрелище уступающего врагу правительства дало критикам возможность снова обвинить его в нанесении удара ножом в спину.

Штреземан

Появление Гитлера на исторической арене совпало с назначением члена Народной партии Густава Штреземана канцлером и министром иностранных дел в 1923 году. Кроме совпадения по времени их подъема и выдвижения, у этих двух людей было мало общего. Штреземан пережил многочисленные парламентские коалиции и кабинеты, он верил в Веймарскую республику и нравился немцам. После того, как правительство заставило рабочих Рура отказаться от забастовки, нравиться стало труднее, случившееся повлияло на продолжительность его канцлерства. Позднее он отправил федеральные войска для разгрома регионального государственного переворота в Саксонии и Тюрингии, а также Гамбурге и Мюнхене, там, где правительство вызвало враждебность. Он также запретил замешанные в деле Коммунистическую и Национал-социалистическую партии{654}.

Кроме конфликта на Руре, правительство Штреземана стабилизировало германскую экономику, напечатав новую марку, обеспеченную золотыми запасами и инвестициями. Несмотря на последовавшие сокращения государственных служащих, новая фискальная дисциплина дала Германии немного отдышаться от репараций{655}.

У Штреземана имелись и другие политические успехи. Он прекратил оккупацию Рура летом 1925 года, завоевал признание союзниками неприкосновенности германских границ путем заключения Локарнских договоров и обеспечил Германии место в Лиге Наций в 1926 году. В качестве признания нормализации им отношений Германии с другими странами Штреземан получил в 1926 году Нобелевскую премию мира вместе с французом Аристидом Брианом{656}.

Мюнхенский путч

Именно во время короткого канцлерства Штреземана национал-социалисты попытались захватить региональную власть. К 1923 году Бавария стала консервативным военным бастионом, где национальные амбиции поднимались в тандеме с проблемами Веймарской республики. Президентом Баварии был Густав фон Кар, баварской национальной армией командовал генерал Отто Герман фон Лоссов. По мнению национал-социалистов, новый политический союз под их совместным командованием обещал получиться