Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге

– Я должен здесь спать?

На ее лице появляется улыбка. Вдруг в дверях возникает художница.

– У бабушки нелады с настоятелем буддистского храма, – объясняет она, – она беспокоится, что у нее будут неприятности, если она разрешит тебе переночевать в буддистской части.

– А здесь можно?

– Никаких проблем. Главные даосисты этого храма – наши хорошие друзья!

Когда обе дамы исчезают, приходит главный даосист. Он бурчит что-то в свою бороду, потом выходит и возвращается уже с удлинителем. «Для зарядки», – поясняет он, указывая на мои фотокамеры. Потом он снова уходит, и я опять остаюсь один.

Я раскатываю свой коврик на брезенте, сверху кладу спальный мешок и забираюсь внутрь. Ботинки, сумки с камерами и рюкзак я кладу рядом. Откуда-то доносится запах ладана, как и в предыдущей зале. Я закрываю глаза и слушаю тишину. Потом я снова открываю их. Я встаю, иду к раке и пересчитываю божественные статуи: их оказывается двадцать семь. Между ними стоит бюст Мао Цзэдуна.

Утром я просыпаюсь, и бабушка приглашает меня позавтракать. На столе стоят мантоу, маленькие булочки, которым я так радовался в зимние холода. Мы сидим в мастерской художницы, едим и пьем чай, а через окно сюда проникают лучи утреннего солнца. Вокруг нас кружится кошка. На стенах висят пейзажи, рядом стоит заготовка статуи из дерева и соломы. Потом ее обмажут глиной, покроют гипсом и раскрасят. Легкий запах терпентина.

Я жую мантоу, рассматриваю статую, голубой полукомбинезон художницы и кошку в лучах солнца, и вдруг во мне просыпается маленький мальчик, который больше двадцати лет назад сидел на кухонном полу, пока мама готовила.

– Останься у нас еще на денек, – говорит бабушка с улыбкой, и мне больше не трудно ее понимать.

Четыре часа спустя я растерянно стою посреди пустыни. Я пришел сюда по длинной аллее из тополей, и раньше все было зеленым. Справа и слева простирались пшеничные поля, мясистые стебли вяло покачивались на ветру, мир был тенистым и прохладным. Потом появилась черта, отделяющая одно от другого: зеленое от желтого, свежесть от жары, ветерок от жгучих солнечных лучей, аллею тополей от пустыни.

И вот я стою в пыли, вокруг видны лишь раскаленные валуны, и я чувствую себя глупо. Почему я не подготовился получше? В моем рюкзаке осталась лишь одна бутылка воды и одно яблоко, но я не осмеливаюсь их достать.

Я немного успокаиваюсь только тогда, когда разглядываю в паре сотен метров отсюда шоссе. Если что, будет к кому обратиться за помощью.

По небу проплывают крошечные облака. Тень, которую они отбрасывают, имеет резкие очертания и дает немного прохлады. Я каждый раз искренне благодарен им, когда они хотя бы на пару секунд закрывают меня от солнца. Когда я думаю о своем родном городе на севере Германии, то он почти всегда кажется мне туманным и серым, но в тот день, когда я пришел пешком из Парижа, светило солнце. У мира были свет и тень. И он имел запах.

– Как далеко простирается пустыня? – спрашиваю я у крестьян, которые грузили тюки сена на грузовик посреди чиста поля.

– Пустыня? – Они смеются. – Еще долго идти, она тянется еще десять тысяч ли.

– До Синьцзяна?!

– До Казахстана!

На меня смотрят три лица, полные восторга от размеров своей пустыни.

– Я имею в виду только этот отрезок, – уточняю я.

– Этот? Ну, где-то десять ли.

То есть пять километров. То есть полтора часа.

Когда я наконец снова перешагиваю через линию и попадаю на зеленую сторону, я чувствую себя совершенно высохшим. Я падаю у входа одного из домов, выхватываю из рюкзака бутылку и одним глотком опустошаю ее. Прохлада растекается по моей груди и медленно гаснет.

Десять тысяч ли. Как я с этим справлюсь?

Я слышу предостерегающие голоса: мой отец, который постоянно видит меня бегущим от чего-то, моя бабушка, которая утверждает, что по донышку винной бутылки узнала, что в Гоби меня постигнет смерть. И, наконец, тот вечер в Пекине, когда я сидел в ресторане с одним режиссером и его свитой, и он высмеивал мой план. Язвительным тоном он много раз доказывал мне, что это совершенно невозможная затея – пеший поход через Гоби.

Дверь за моей спиной открывается, входит молодая женщина. Увидев меня, она сначала пугается, потом начинает смеяться. У нее легкие шаги, а платье похоже на само лето.

– Там впереди еще много пустыни? – спрашиваю я, и она послушно смотрит в том направлении, куда я указал.

– Ну да, потом много. Но до нее еще далеко.

Она садится на мотороллер, заводит его и с громким ревом уезжает. Ее волосы развеваются по ветру. Я достаю из кармана яблоко. Оно душистое и очень сладкое.

Следующие дни проходят легко. Я встаю в предрассветный час, следующие пару часов иду, потом ложусь на землю в тени какого-нибудь дерева. Я сплю, потом иду дальше. Улицы тенистые, а там, где тени нет, по обеим сторонам видна зелень. Нет зелени на небольших отрезках пустыни, не больше пары километров.

Однажды мне встречается мотоциклист. Он приехал с северо-востока, работает психологом и взял месяц отпуска, чтобы объездить на своем красном коне всю страну. На мой вопрос о размерах пустыни он отвечает, что главная опасность не в размерах, а в людях. Так, в Тибете пара мракобесов чуть не стащила его с седла.

– Может, они просто хотели избить меня за то, что я ханец. – Он ухмыляется. – Или хотели ограбить меня.

Прежде чем попрощаться, он дает мне еще один совет: я должен остерегаться пчел. По дороге он попал в их рой и вышел оттуда совершенно искусанным.

Пчелы! Я содрогаюсь при одной мысли о них.

Громоотвод

И снова я был виноват сам, потому что и на следующий день не взял с собой еду. Улица привела меня к нагорью, где, судя по карте, на протяжении почти сорока километров нет ни одного населенного пункта.

И все-таки я не потрудился сделать запасов больше, чем обычно, потому что я понадеялся на шоссе, идущее в том же направлении, что и улица. «Там уж мне наверняка встретятся пропускные пункты или заправки», – думаю я. Но их здесь нет.

Я выпил почти уже всю воду, а есть вообще больше нечего. Хорошо, что ветер гонит над Гоби плотные облака, так что от жары я не страдаю. И все же я сожалею о том, что мне недостает предусмотрительности.

Я лежу в поле и рассматриваю кроликов, которые с не меньшим любопытством поглядывают на меня. Приближается группа мотоциклистов: это пенсионеры, трое мужчин и две женщины, они едут на прогулку по горам. Они радушно предлагают мне воду, и, когда я с жадностью прикладываю бутылку к губам, они впихивают еще две бутылки холодного чая во внешние карманы моего рюкзака. Вы, молодежь, не слишком предусмотрительны, замечают они покровительственно. Кроме того, они советуют опасаться надвигающейся бури.