Любовь и пепел - Пола Маклейн

и разговаривать с женой по утрам и вечерам. Его жена рядом с ним. Неужели это невыполнимое желание?

Он понимал с самого начала, насколько она независима. Ему нравилось, какой сильной и храброй она была в Испании. Но это было на войне. Когда они обосновались и обустроили совместный быт, она полюбила их дом так же сильно, как и он. Черт, это она нашла этот дом, а не он! Она занималась ремонтом и отделкой. Она построила дом почти из ничего и наполнила его таким счастьем, какого у него никогда не было. Ему оставалось только доверять и верить в то, что они делали. Два писателя пишут под одной крышей. Она хотела этого и добилась, так почему же сейчас она чувствовала себя задушенной и готовой сбежать, как скаковая лошадь? Эта поездка в Сент-Луис, чтобы повидаться с матерью, была абсолютно бессмысленной, а Сан-Валли был запланирован много месяцев назад. Это было их место, но он был там один.

По крайней мере, стояла хорошая погода, и его ждала удачная рыбалка. Теперь он хорошо знал эту реку, а это лучше, чем неизвестность. Если у вас в голове уже есть карта, на которой указаны развилки, излучины, неглубокие притоки, то когда вы возвращаетесь в эти места, память о них сливается, с теч, что вы видите, образуя более четкую картину и более подробную карту, делая все это частью вашей жизни. Марти говорила, что они там всё уже видели, но это было неправдой. Вы никогда не сможете увидеть и узнать всё о месте или человеке, но именно стремление к этому может изменить вас и сделать тем, кем бы вы хотели быть.

Он положил футляр от удочки на берег, сунул в карман блокнот и вошел в ручей. Температура воды была чуть выше пятидесяти градусов по Фаренгейту, и, когда он прошел дальше, вода поднялась вокруг него, и ноги ощутили холод. Чуть выше по течению большая форель вынырнула на поверхность, что-то схватила и, покрытая множеством переливающихся капель, плюхнулась обратно в воду. Не было необходимости гнаться именно за этой рыбиной. Ручей кишел форелью, попадались экземпляры и побольше, к тому же погода стояла чудесная, и он был счастлив — почти.

Он отпустил леску и почувствовал, как она пшено описала дугу, изогнувшись в воздухе так, чтобы упасть именно туда, где, по его мнению, она и должна быть. Ему всегда нравилось, когда все делалось правильно. Холод давил и кружился у его ног, гладкие речные камни шевелились под ступнями. Внизу по течению, прямо под его леской, всплыла на поверхность, словно людские тайны, большая рыба, и рябь на воде вокруг нее переливалась всеми цветами радуги. Если бы он отпустил все переживания, то этот момент стал бы лучшим в его жизни. Но как это сделать? Как справиться с грызущим чувством внутри? Вот в чем вопрос. Он все еще хотел, чтобы Марти была рядом, и боялся, что может ее потерять. Но проблема была не в том, что она недостаточно его любила. Нет, это он любил ее слишком сильно.

«Типичный американский самец», — подумал он. Это было слишком.

Но этот ручей был особенный. У каждой развилки и притока было свое название, и он собирался изведать те, которые еще не изучил. Планировал делать это, каждый раз вылавливая по форели и оставляя пометки в своем рыболовном журнале, чтобы построить карту. Даже если что-то пойдет не так, у него будет эта карта, припрятанная в надежном месте. Он будет знать, где оказался и куда направлялся, потому что разницы между этими понятиями не будет.

Глава 58

В ноябре книга «Сердца других» увидела свет, и вместе с ней пришли и первые рецензии, отправленные мне Максом в Айдахо.

— Мне не хочется их читать, — сказала я Эрнесту. — Дело писателя — писать, не заботясь о том, что думают другие.

— Ты же знаешь, что тебе не все равно.

— Но лучше, если б было все равно.

— Отзывы будут замечательными, потому что книга замечательная. — Эрнест вскрыл конверт и начал просматривать вырезки, пока я дрожащей рукой прикуривала сигарету.

— Что там?

— В статье из «Нью-Йоркера» говорится, что твои истории трогательные и умные.

Я выдохнула облако дыма, почувствовав себя немного лучше.

— Это же хорошо, да?

— Просто отлично. И в «Новой Республике» говорится, что у тебя есть сердце и глубина.

Я увидела, как его взгляд скользнул дальше по заметке, но больше он ничего не прочел, просто сложил вырезки обратно в конверт.

— И это всё?

— Почти.

— Эрнест. — Я потянулась за конвертом.

— Я думал, ты не хочешь их читать.

— Не хочу, но ты меня от чего-то защищаешь. — Я решительно протянула руку, и, хотя было видно, что ему не по себе, он все же уступил.

— Пожалуйста, только не принимай это слишком близко к сердцу, Марти. Что вообще эти придурки понимают?

— Ничего. Они ничего не понимают, но у них вся власть.

Я взяла конверт и заставила себя прочитать каждое слово во всех четырех заметках, лежавших внутри. Справедливости ради надо сказать, что в каждой из них были положительные комментарии. В журнале «Киркус», наверное, была самая лучшая рецензия: они называли мои рассказы «необычными и более эмоциональными», чем мои предыдущие работы, и в которых «чувствуются муки невыраженных эмоций». Но во всех остальных мой стиль сравнивали со стилем Эрнеста. Критик из «Йель ревью» хотела, чтобы я отказалась от «ярко выраженного акцента Хемингуэя». Критик из «Нью-Йоркера» писала: «Она слишком внимательно читала произведения мистера Хемингуэя… похвальное свойство для жены, но опасное для писателя». Она пошла еще дальше и назвала Эрнеста моим Свенгали[28].

— Это же просто смешно, — сказала я ему, чувствуя, как во мне нарастает гнев. — Я та же писательница, что и была раньше. Никто не сравнивал меня с тобой до свадьбы… Они специально ищут сходства только лишь для того, чтобы было о чем писать.

— Именно. Просто не обращай на них внимания, Зайчик.

— Хорошо, но как насчет остальных? Люди читают эти проклятые рецензии. Они купят мою книгу, чтобы проверить, правда ли это. Или вообще не купят, думая, что уже читали твои книги, а я всего лишь твоя жалкая копия.

— Марти… — Я видела, как изменилось выражение его лица. Он не знал, что сказать или как помочь мне пройти через это.

— Ну и черт с ними! — рявкнула я, внезапно рассердившись. — Я горжусь этой книгой и не хочу, чтобы кто-то испортил это чувство.

— Вот это моя девочка! — Он