Огромный. Злой. Зеленый - Екатерина Вострова

не будет. Всегда будут какие-то проблемы, какие-то цели, которые нужно будет исполнить.

– Да, но учеба-то у меня закончится.

За спиной у него был красиво сервированный стол, когда только и успел?

– А кто мне в прошлые выходные напоминал про обещание отпустить на учебу в любом конце света? Или уже перестала рассматривать программы во Франции?

Я покраснела. Это было что-то больше сродни мечте, чем действительно продуманному плану. Сначала нужно поставить на ноги фирму. Но, с другой стороны, для учебы там я должна сначала выучить язык. По моим прикидкам, если в следующем году заниматься активно, то года для сдачи экзамена на знание языка будет достаточно. По крайней мере, я на это надеялась…

– Тая. Жизни плевать на наши планы. Она просто идет своим чередом. Все, что мы можем, – это не откладывать свои мечты и желания на завтра… Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

И он потянул меня к балкону, который располагался на кухне.

Приобнял и ткнул куда-то в еще не успевшее потемнеть небо.

Я сначала не поняла, что это такое. А потом увидела самолет. Он летел достаточно низко. Как только выдали разрешение на такие полеты над городом! А из хвоста самолета вырывался разноцветный дым. Когда я поняла, какая именно фраза зажглась на небе, из глаз сами собой хлынули слезы.

«Ты согласишься стать моей женой?»

– Я помню, – начал Дит, – ты против того, чтобы такие вещи спрашивали публично. И я специально даже имя не написал, чтобы, если ты не захочешь, не было лишних вопросов от знакомых, которые это могли бы увидеть…

А я крепко-крепко обняла его за шею, все еще не сводя глаз с висящего в небе послания.

– Я еще планировал встать на одно колено, – смущенно пробормотал мужчина. – У меня кольцо в кармане.

– Но как же… – Я на миг отстранилась. – А Платон? Вы ведь так пока и не нашли способ…

– Мы найдем, – уверенно кивнул он. – Просто мне хочется поставить нас с тобой на первое место. Я… боюсь, что ты однажды перестанешь меня ждать. Или уедешь от меня и больше не вернешься.

Последнюю фразу он произнес тихо, едва слышно. Но я услышала и поняла его. Не стала ругать, обижаться: «Ах, как ты смеешь во мне сомневаться!» Потому что сама боялась того же. Нет, в своих чувствах я не сомневалась. Но, после того как угроза Серпа миновала и Дит предложил расторгнуть наш контракт и отменить свадьбу, я очень боялась. Не ошибка ли это? А вдруг все закончится? Вдруг я больше не нужна…

– Никогда. Я всегда буду ждать тебя и возвращаться.

…Мы ведь не сразу решили дать отношениям шанс. После тех событий, врезавшихся в память навечно, вроде бы восстановились, но разъехались по разным углам. Дитрих тогда сказал, что нам больше незачем изображать влюбленную пару. В видениях чисто, от нашей свадьбы ничего не зависит. Значит, договор может быть расторгнут.

Я согласилась с ним, потому что не хотела навязываться.

Не стала говорить о том, как переживала за него, как мне его не хватает в моменты разлуки. Кому нужны назойливые дурочки? Кого волнуют мои чувства к этому мужчине? Он всегда оставался честен и признавал свою неспособность любить.

Я просто кивнула и попыталась жить самостоятельно. Я обрела долгожданную свободу: от матери, от обязательств, от принуждения к замужеству.

И почувствовала себя дико несчастной.

Из моей жизни словно вырвали какой-то бесконечно важный кусок. Не стало утренних улыбок и разговоров перед сном. Исчезла ставшая привычной дневная рутина. Вроде бы ничего радикально не поменялось, я не погибала без Дитриха, не рыдала в подушку.

Но вместе с ним ушло что-то необходимое.

А потом… потом Дит позвонил мне сам.

– Тая? – Его голос звучал приглушенно. – Как ты? У тебя все хорошо?

Мы проговорили тогда до утра. О какой-то немыслимой ерунде. Об учебе, о детстве Дитриха, о том мужчине, которого я однажды спасла в «Цербере», о реставрации старинных картин и о том, что я всегда мечтала учиться во Франции.

За окном полыхал рассвет, а мы просто общались. Не как люди, связанные обстоятельствами или даже общими воспоминаниями. Нет. Как те, кто однажды потерял родственную душу и сейчас пытался наверстать недели в одиночестве.

Утро как-то внезапно переросло в день тишины (у него – работа, у меня – институт), а вечером Дитрих приехал ко мне. С каким-то гигантским плюшевым монстром в обнимку.

– Не знал, что тебе купить. – Дит смутился. – Если честно, просто пришел в магазин и ткнул в первое, что попалось на глаза. Страшный, да? Несуразный какой-то. Я даже не знаю, собака это или медведь.

– Нет-нет, очень симпатичный. На тебя похож, когда ты в гневе, – пошутила я, устраивая монстра на диване. – Будешь кофе?

И мы опять разговаривали.

А потом целовались так горячо и сладко, что внизу живота расцветали бутоны. Касались друг друга, будто пытаясь убедиться, что все по-настоящему, всерьез, это не иллюзия и не сон, который вот-вот растворится.

Мы учились понимать друг друга, слышать, слушать, принимать. Писали длинные сообщения, обменивались фотографиями. Шутили, а иногда просто молчали долго-долго, и тишина не казалась тяжелой. Мы жили друг без друга во время разлук и не могли надышаться совместным воздухом, когда оставались вдвоем.

Поэтому сейчас я точно знала, что мое согласие – не спонтанное. Оно выверенное, выдержанное, как дорогое вино.

Потому что этот орк – тот мужчина, о котором я даже мечтать не могла.

* * *

Баба Рая позвонила мне спустя неделю после предложения Дита. Я как раз шла по центру города, рассматривая витрины магазинов, когда на телефоне высветился незнакомый номер.

– Таисия?

Скрипучий старческий голос я узнала моментально:

– Здравствуйте. Рада вас слышать! Как ваше здоровье?

– Как оно может быть в моем возрасте? – проворчала бабушка Дитриха. – Знаешь что, я все эти хождения вокруг да около не люблю. Будет возможность – заезжай ко мне. Пообщаемся.

Я пообещала приехать через полчаса, а сама зашла в кондитерскую за тортом.

Ее квартира не изменилась, разве что гибискус в коридоре, который я однажды оживила силой маминой магии, опять начал усыхать. Да и сама старушка разве что сменила одежду, но оставалась все такой же, прямиком из моих воспоминаний. Она даже сидела там же, и спицы в ее пальцах плясали, вывязывая узор на очередном безразмерном носке.

– Завари-ка нам чай, – отдала короткую команду, поздоровавшись. – С мятой и листьями черной смородины. Давай-давай, не скромничай. Будь как дома, внучка.

Я не любила хозяйничать на чужих кухнях, но здесь