Короля играет свита - Елена Арсеньева

В этот сад на ночь всегда слеталось бесчисленное множество ворон и галок; перепуганные движением людей птицы огромной каркающей тучей взвились над садом. Многие приняли их крик за дурное предзнаменование.

Особенно встревожен был генерал Талызин, он недоумевал, он нервничал: по начальному плану его группе предписывалось идти прямиком во дворец, двигаться в опочивальню императора. Пален изменил распорядок буквально за час до выступления, Талызин не мог возразить, не вызвав к себе подозрений. А подозревать его было в чем. Ведь Петр Александрович намеревался всего-навсего с триумфом спасти императора, поджидая его в спальне Марьи Федоровны и распахнув спасительную дверь в самую опасную для Павла минуту. Он намеревался явиться этаким ангелом-хранителем и позволить императору бежать. Талызин был в душе такой же актер, как и сам Павел. Он обожал эффектные сцены и намеревался сегодня разыграть одну из них. По его замыслу, Павел должен был немедленно приблизить к себе своего отважного спасителя! Палену предстояло отступить — честолюбивый Талызин мечтал стать генерал-губернатором и первым министром. Но он мечтал отодвинуть не только Палена, но и отца Губера и самому занять то место, которое захватил в сердце и приемной государя пронырливый иезуит.

Беда в том, что во времена Павла воинские звания частенько давались отнюдь не, за участие в боевых действиях. Талызин получал свои в основном за приверженность к идеалам мальтийского креста и масонских “строительных инструментов”. Он не был научен планировать боевые действия и тем более думать об их последствиях. Именно поэтому перемена Паленом рекогносцировки поначалу повергла его в глубокую растерянность. Из-за этого человека срывалась его вторая попытка помешать цареубийству! Впервые он поверил в то, что заговор возможен.

Как и все неуравновешенные, склонные к мистицизму люди, Талызин немедленно начал искать в провале своих планов некий знак свыше. Искал, искал… наконец нашел, вспомнив письмо великого Князя, столь необдуманно доверенное ему графом фон дер Паленом. Теперь Талызин знал, что все свершается лишь для того, чтобы он с помощью этого письма мог держать в руках будущего императора!

С этой минуты генерал вполне успокоился и прилежно следовал всем командам Палена, ожидая успеха государственного переворота с тем же нетерпением, что и все прочие заговорщики.

Зубов и Беннигсен со своими подчиненными бросились прямо к царским покоям. От спальни их отделяла библиотека, в которой крепко спали два лакея. Разбудив их, Петр Аргамаков велел отпереть двери прихожей, примыкавшей непосредственно к спальне, уверяя, что пришел к императору с чрезвычайным сообщением о пожаре в городе, как и предписывал ему регламент. Один лакей каким-то образом понял, что Аргамаков лжет, и начал звать на помощь. Его уложили ударом сабли. Он, впрочем, был только оглушен. Фамилия его была Корнилов; после переворота его взяла в число своих слуг вдовствующая императрица и наградила домом и пенсией.

Второй лакей повиновался и впустил заговорщиков в прихожую. Выломав дверь в опочивальню, заговорщики ворвались туда… и обнаружили, что кровать императора пуста.

Павел проснулся от шума и кинулся к двери, ведущей в комнаты императрицы, однако он сам запер их, а ключ… в такую минуту разве вспомнишь, где валяется ключ! Пытаясь спрятаться, он влез в камин, настолько глубокий и настолько тщательно прикрытый экраном, что тщедушная фигура императора совершенно скрылась в нем.

Увидав, что опочивальня пуста, Платон Зубов сердито крикнул:

— L'oiseau s'est envole! [47]

Однако более хладнокровный Беннигсен внимательно осмотрелся и заметил голые ноги императора, белевшие в темноте камина.

— Вот он!

Обнажив шпаги, Платон Зубов и Беннигсен подошли к Павлу и объявили, что намерены его арестовать.

Павел не отличался большим мужеством. Впрочем, на его месте и более храбрый человек растерялся бы. Он только и мог, что беспрерывно повторял:

— Арестовать? Меня? Что значит “арестовать”?

— С…сударь, — проговорил Платон Зубов с явственной заминкою, проглотив предшествующий этому слову слог “го”, — вы должны отречься от престола в пользу вашего сына.

— Сына? Какого сына? У меня нет никакого сына, — отрывисто проговорил Павел.

— Ваньку валяет, — громко в тишине сказал Татаринов, известный своей грубостью.

— Взгляните сюда, — молвил Зубов, который единственный из всех постепенно обретал спокойствие в разговоре, а не терял его.

— Вот бумага, акт отречения. — Он сделал знак, и Трощинский разложил на столе заранее заготовленный документ.

— Мы желали бы, во имя России, чтобы на трон взошел ваш законный наследник Александр Павлович. Вам будут предложены…

Он осекся. Павел вдруг громко шмыгнул носом. Глаза его не имели никакого выражения, и видно было, что он ровно ничего не слышит. Лицо его покрылось потом, ночная рубаха на груди тоже, видимо, повлажнела. Он то шмыгал носом, то вытирал локтем пот со лба. Верхняя губа вздернулась, обнажив торчащие зубы. Он никогда не был более уродливым, чём в эти последние минуты своей жизни, и заговорщики смотрели на него с брезгливым отвращением.

— А, и вы здесь, князь, — проронил он вдруг, уставившись на Платона Зубова, и протянул ему руку.

— Отрекитесь, Павел Петрович, — с холодновато-приятельской интонацией сказал Беннигсен. — Подпишите эту бумагу, и клянусь, что с вами ничего…

Он не договорил, потому что в прихожей вдруг послышался шум и бряцание оружия. Это подошел второй отряд заговорщиков, несколько задержавшийся в пути. Однако Зубовы, Беннигсен и прочие вполне могли подумать, что спохватилась дворцовая охрана.

Между прочим, вероятность такого поворота событий была. Главный караул при входе в Михайловский замок несли поочередно все гвардейские полки, а в этот день он пришелся на долю одной из рот Семеновского полка, которой командовал гатчинец, немец по происхождению, капитан Пайкер, человек, верный присяге, но, как про него говорили, легендарной глупости. Пайкер был не способен на измену, однако на всякий случай заговорщики оставили перед кордегардией двух толковых поручиков, которым теперь пришло время выступить на сцену.

Пайкер, то ли заслышав шум, то ли встревожившись, уже начал раздавать оружие своим гвардейцам, и в это время один из поручиков, по фамилии Полторацкий, приблизился к нему с обескураженным лицом:

— Что вы делаете, ваше превосходительство? — спросил он тихо. — А рапорт?

— Какой рапорт? — удивился Пайкер.

— Ну как же? Император издал приказ: не выдавать оружия нижним чинам без написания специального рапорта о цели и причинах такой выдачи.