Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном - Иоганнес Гюнтер

Мне были знакомы лишь некоторые его вполне недурные стихи, но когда мы напечатали у себя его прекрасным русским языком написанный роман «Хромой барин», я понял, какой значительный тут вырастает прозаик. Однако же он не вполне оправдал надежды, которые на него возлагали, его полная притворства жизнь завела его в закоулки весьма глухие. Большую романную композицию на тему перелома эпох он испортил тем, что на место одного из главных героев подставил непростительную карикатуру на Александра Блока. Ибо он ненавидел Блока, который тоже его терпеть не мог. Толстой стал автором чудесных рассказов, хотя его главный дар, на мой взгляд, лежал в области театра. Но он вечно переделывал свои вещи, придавая каждый раз им все большую идейную левизну, к которой был, вероятно, вовсе не расположен. Точно так же, из оппортунизма, крутил он штурвал своей жизни: сначала, в 1919 году, эмигрировал как злейший враг революции, затем, в 1922-м, поддался медоточивым речам и угощениям с икорочкой советского посла в Берлине и вернулся в советскую Россию, где он, «красный граф», стал близким другом Иосифа Сталина и повел жизнь вельможи, утопающего в роскоши и почете. Умер он вовремя, в 1945 году, удостоенный всех мыслимых красных орденов и почестей.

А тогда, в 1909 году, Толстой был в этом отношении вполне невинен. У него была молодая элегантная жена, которую Бакст запечатлел в прекрасном портрете, Софья Исааковна, лучших еврейских кровей, спокойный и славный человек, во всем противоположный своему мужу, так что этот брак не мог держаться долго.

Рыжий кругленький Бакст что ни день торчал в нашей редакции. Иногда заглядывали Добужинский и Сомов, позднее к нам примкнул и гениальный Судейкин, но о нем будет речь впереди. Бакст всегда был превосходно настроен, сыпал остротами и анекдотами, кроме того, он был гурман, пировать с которым доставляло огромное удовольствие.

С «Аполлоном», понятное дело, сотрудничали и другие русские поэты, прежде всех Вячеслав Иванов, но также и Блок, который, правда, уже начинал нас сторониться и раздражаться по пустякам. У него оставалось все меньше друзей, нередко он сам отталкивал людей, к нему расположенных, к примеру, Сергея Маковского, которого он считал, как часто подчеркивал, космополитом и снобом. К сожалению, Блок все больше взбирался на котурны апостола истины, которым он вовсе не был. Кроме того, он уже тогда стал разменивать крупные банкноты чувства на мелочь мимолетных встреч.

Брюсов, напротив, готов был оставить свой академически окрашенный, кафедральный символизм и окунуться в новое направление. Белый, как всегда гениальный и сумасшедший, был восхитителен и в своей клоунаде. Присылал свои стихи и Константин Бальмонт, розовощекий парижский купидон. Все лучше писал Федор Сологуб, хотя он и становился с годами все более желчным, мнительным, каменным, молчаливым. Короче говоря, «Аполлон» объединял всех, кого сегодня называют цветом Серебряного века.

Не могу забыть и Дымова. Осип Исидорович Дымов — собственная фамилия его была Перельман — в первое время нередко появлялся у нас; как и Бунин, который — к сожалению! — входил в окружение Горького, с каковым не было общения, он не хотел себя ничем связывать, но так как мы приобрели один его роман, то он и стал к нам захаживать. Среднего роста, коренастый, с приветливой улыбкой, несколько неуклюжий, но подвижный, на восточный манер черноволосый, с пышной шевелюрой и могучим подбородком, он не вполне вписывался в нашу компанию, но я охотно общался с ним, ибо он был одним из немногих не абсолютных эгоцентриков в нашем кругу. Дымов оказался не только значительным прозаиком, но и глубокомысленным драматургом, полным духа задумчивой мелан-

ходии, так свойственной еврейству восточноевропейского пошиба. Правда, то, как он смаковал анекдоты, было мне не по вкусу, но у кого из нас, индивидуалистов и себялюбцев, не было свойств, которые не раздражали бы окружающих? Каждый из нас напяливал на себя кокетливую маску, к которой со временем привыкал и с которой срастался.

Из числа поэтов постарше, признанных, следует особенно отметить Волошина, о котором я уже говорил. Весь в делах и новостях, новейшие из которых привозил из Парижа, он являлся неподкупнейшим другом чистого искусства. Стихи он писал мастерски, хотя так и не обрел определенного — собственного — стиля. Для историка искусства Маковского он был особенно ценен, потому как водил дружбу с французскими живописцами — новейшими среди новых. Он выглядел, так сказать, посланником Франции лри дворе бога Аполлона.

Гениальный Хлебников также искал с нами контактов.

Он, со своей погруженностью в корневища русского слова, был, по сути, нам близок, ибо и для нас звучал девиз: в начале было слово, и нам было близко то, что апостол Павел написал коринфянам: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу» [7] — слова, которые можно поставить эпиграфом ко всему символизму, но которые отвечают стремлениям и Хлебникова.

Он держался нас с Кузминым, мы для него были старыми знакомыми. С Гумилевым у них не было понимания, возможно, мешали политические аспекты, ибо он стоял на левых позициях и, должно быть, уже годы назад имел столкновения с политической полицией. Хлебников искал любой возможности побыть со мной, мы несколько раз ходили обедать с ним, после чего читали друг другу свои творения. Он восхищался моими стихами, но, видимо, недостаточно знал немецкий, чтобы замечать их недостатки.

Я сожалею, что его сближение с нами было столь кратковременно: взаимное самомнение вставало непреодолимой

Иоганнес фон Гюнтер. 1900-е гг.

Митава.

Вид на церковь Троицы с высоты птичьего полета. 1910-е гг.

Митава.

Рыночная площадь. 1910-е гг.

Журнал «Весы», 1904, № 1.

Обложка работы Л. Бакста.

Рига.

Панорама города. Литография Е. Кобе. 1930-е гг.

Александр Александрович Блок. Любовь Дмитриевна Менделеева. 1907 г.1900 г.

Франц Феликсович и Александра Андреевна Кублицкие-Пиоттух.

Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый) и Сергей Михайлович Соловьев.

На столе портреты В. С. Соловьева и Л. Д. Блок.

1900-е гг.

Александр Блок, Федор Сологуб, Георгий Чулков. 1900-е гг.

А. Софронова. Иллюстрация к стихотворению А. Блока «Незнакомка».Н. Сапунов. Мистическое собрание. Иллюстрация к драме А. Блока «Балаганчик».1909 г.

А. Софронова. Иллюстрация к стихотворению А. Блока «Незнакомка».

Н. Сапунов. Мистическое собрание. Иллюстрация к драме А. Блока «Балаганчик».

1909 г.