Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе - Пётр Вайль

Что за карта возникает на экране — от Гибралтарского пролива до Кавказа? Всегда, что ли, Византия была такой большой? Да нет, уже в VII веке восточные провинции захватили арабы, Армению потеряли в 636-м, Кипр — в 643-м, Родос — в 655-м, Карфаген — в 698-м. Византии осталось очень немного.

Имперская форма никак не подкреплялась имперским содержанием (военной силой, развитой экономикой, территорией). По букве было римское право, по сути — зависимое от верховной власти правосудие. «Единственно верное христианство» — но церковь в полном подчинении двора. Вот подлинные причины распада Византии. Нежелание меняться. Неподвижность.

Рассказывая о том, что российскую византологию спас Сталин, ведущий говорит: «Бывший семинарист Джугашвили понял, у кого надо учиться истории». Ориентир — недвусмысленный. И — бессмысленный. Ленинско-сталинская империя просуществовала исторически смешное количество лет — семьдесят четыре года. Но развалилась по той же причине, что византийская, — из-за нежелания и неумения меняться.

Да, Византия была носителем цивилизации в то время, когда Европа пребывала в культурной мгле. Но лишь в первую половину своего срока. За последние столетия существования Византийской империи в Европе возникли «Беовульф» и «Песнь о Роланде», Франциск Ассизский и Вестминстерское аббатство, трубадуры и Нотр-Дам, Данте и Джотто, Ганзейский союз и Чосер, Гус и Брунеллески, Жанна д’Арк и Гутенберг. Речь — о колоссальной подвижности и многообразии.

«Финансовая система не менялась тысячу лет», — с гордостью произносит ведущий. Да горечь это, а не гордость. Европа на стыке Средневековья и Возрождения изобрела банки, векселя, страхование, статистику, бухгалтерию. В Генуе XIII века можно было застраховать жену от неудачных родов! А тут — «не менялась тысячу лет».

Византия лелеяла сохранность формы. 153 главы (!) в «Книге церемоний византийского двора»: регламентировано все, вплоть до длины волос императора. Страной правили не министры, а чиновники двора — евнухи: кастрация исключала возможность наследственной власти.

С. Аверинцев пишет о византийской «отрешенности от содержательной связи с историческим временем». Не в историческом ли равнодушии к категории содержательности, в неспособности соответствовать вызовам времени — то есть в византийском происхождении — истоки той легкости, с которой пала другая христианская империя в 1917 году?

Под этим углом ясно, что фильм архимандрита Тихона — с его упором на пагубность перемен, восхвалением застылости и изоляционизма «своего пути», — по сути, разоблачительный по отношению к Византии и (учитывая настойчивое подчеркивание параллелей) антироссийский. Что ж это за народ, общество, страна, которые так легко берутся «на испуг», на происки заграничных интриганов, на дешевку «красивой жизни»? Такая империя точно ничего хорошего не заслуживает.

А тут еще фильм прерывается рекламой скандинавского пива и французской косметики — никак, быть беде.

Будет нефть

Еще до того, как американец Пол Томас Андерсон, автор фильма «Нефть», был признан лучшим режиссером на Берлинском кинофестивале, его картина — вышедшая на экраны в декабре 2007 года — успела собрать больше полусотни наград и имеет все шансы получить несколько «Оскаров». Из полутораста рецензий сто сорок — сугубо положительные. Фильм вошел в первую десятку 2007 года по версиям тридцати восьми авторитетных изданий, в двадцати из них занимая первое место. Есть смысл задаться вопросом: в чем суть такого успеха.

Не самое важное, но первое и наиболее явное — мощная игра Дэниела Дэй-Льюиса. О главном — чуть позже.

Актер наделяет своего героя — калифорнийского нефтяного магната начала ХХ века Дэниела Плейнвью — неотразимым отрицательным обаянием. Дэй-Льюису, сыну английского поэта-лауреата Сесила Дэй-Льюиса (а для культурного комплекта еще и женатому на дочери драматурга Артура Миллера), уже приходилось достоверно играть людей простых сословий — в «Последнем из могикан», например. Вот и здесь рафинированный британец убедительно превращается в хрестоматийного self-made man’а американского Запада. Благородный горбоносый профиль уравновешивается простецкой щеткой усов и замогильным голосом, который Дэй-Льюис тренировал неделями.

Фильм начинается в дыре и в дыре заканчивается. В начале — физической, в конце — моральной. В первых кадрах герой копошится в тесном колодце, копая серебро. Потом случайно находит нефть, баснословно богатеет, а в финале, как положено, приходит к распаду личности, опустошенной борьбой за преуспеяние.

Именно «как положено». В фильме того же Андерсона «Магнолия», который победил в Берлине восемь лет назад, все было непредсказуемо. Здесь — предсказуемо все. Другое дело, что сделано превосходно. Но уже когда гибнет первый рабочий Дэниела Плейнвью, ясно, что он пойдет по жертвам, пока не принесет в жертву страсти к деньгам и успеху — себя.

В американском кино эта тема разработана давно и отлично. В 1924 году, еще до вышедшего в 27-м романа Эптона Синклера «Нефть!», по которому снята картина Андерсона, Эрих фон Штрохейм поставил свою классическую «Алчность». В 41-м Орсон Уэллс выпустил, сам сыграв главную роль, «Гражданина Кейна». В 48-м Джон Хьюстон снял «Сокровище Сьерра-Мадре» с Хэмфри Богартом. В 56-м вышел «Гигант» Джорджа Стивенса с Джеймсом Дином. Всё об одном — как губит одаренного человека страсть к богатству и власти.

Дэй-Льюис выдерживает сравнение с Уэллсом, Богартом и Дином — о ком из современных актеров такое можно сказать? Он вровень с эпическим размахом режиссера, который ведет библейскую параллель реальным событиям. Единственный, кто сопротивляется напору Плейнвью, — проповедник Илай, основавший свою Церковь Третьего Откровения. Илай (Eli) — несомненный намек на ветхозаветного пророка Илию. В нем традиция видит одного из свидетелей, упомянутых в Книге Апокалипсиса, которые будут убиты Антихристом. Антихрист-Плейнвью и убивает проповедника. Сперва морально — заставляя повторять: «Я лжепророк! Бог — это суеверие!» Потом — физически: кеглей по голове.

Библейское измерение всегда потрафляет зрительскому восприятию, придавая сюжету символический всевременной оттенок. Но все же важным слагаемым успеха картины следует считать именно время. Наши нефтяные времена.

Тут российские критики и прокатчики ненароком попали в точку, переименовав фильм. У Андерсона он называется There Will Be Blood — «Будет кровь». Заглавие романа Синклера — «Нефть!», с восклицательным знаком. Так что русское имя картины «Нефть» — собственное изобретение.

Вообще-то обращение с киноназваниями в российской прессе — безобразное. Откуда взялся «Ветер, который колышет вереск», когда barley — это ячмень? Откуда «Черная орхидея», когда dahlia — георгин? То ли небрежность, то ли просто невежество — в любом случае легкость в мыслях необыкновенная: один наврал — и поехало.

С картиной Андерсона получилось знаменательно. Нефть показалась привлекательнее — рыночнее! — чем кровь. И это — концептуально.

Первые одиннадцать минут фильма не произносится ни слова: идет производственный процесс, в который режиссер погружается увлеченно, протягивая его по всему повествованию. Приходит на память эффектная картина «Двадцать шесть комиссаров», которую в 1933 году снял Николай Шенгелая, но там добыча нефти представала поэзией, а через три четверти века, за которые интерес к материальной культуре превратился в одержимость, это — технология.

Техника может быть и бывает содержанием и главным героем кино. У Чарли Чаплина есть ранняя короткометражка, сюжет которой кажется нелепым до глупости, пока не соображаешь: все дело в том, что персонаж звонит по телефону. Это еще было событием. И в наши дни телефон — только уже мобильный — становится основой киноколлизии и ее полноценным участником: «Питер FM». Такова же роль компьютерной флэшки в картине «Флэшка».

Что уж говорить о нефти, «заголовочнее» которой немного слов в современном лексиконе. Совершенно гуманитарные люди почему-то знают, сколько стоит баррель нефти, и волнуются по этому поводу. А спроси их: что такое «баррель»? В дословном переводе — «бочка». А какая — какая разница: главное, что в выпусках новостей без этой бочки не обходятся (по секрету: баррель — 159 литров).

«Нефтяное давление» — термин не физики, а дипломатии. Слово «труба» не нуждается в пояснительных определениях, а его буквальное значение сплошь и рядом совпадает с переносным: «Если у нас труба, им труба».

Нефть — 35 процентов мировой энергетики. Остальное — уголь, газ, атомные и гидростанции. 35 процентов — это много, разумеется, но все же только треть с небольшим. Однако у стран, задающих тон в мире, этой трети нет. Исключение — США, обеспечивающие себя своей нефтью наполовину, остальное получая от соседей — из Канады, в основном, и из Мексики. Практически полностью зависят от нефтяного импорта Япония, Германия, Франция, Италия, Испания. В Европе только Норвегия и Румыния живут своей нефтью. А главный европейский источник — танкеры, приходящие в Роттердам из Персидского залива. Это покрывает примерно половину потребностей. Приблизительно пятая часть идет в Европу по трубопроводам из России. Оценив, как непросто в последнее время складываются отношения Запада с этими поставщиками, легко понять, что такое нефть. Вопрос не экономики, а политики — да и попросту повседневного бытия: удобства, безопасности и самой возможности жизни. Вот что в подспуде общественного внимания к картине «Будет кровь».