Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе - Пётр Вайль

Над Тисой

Старшее поколение поймет волнение человека, вышедшего на берег Тисы. Сливаясь чуть севернее Рахова, Белая Тиса и Черная Тиса образуют реку, некогда самую знаменитую в СССР. Прежде чем впасть в Дунай, Тиса шла по советско-румынской, потом по советско-венгерской границе. Там несли службу пограничники — с конца войны вплоть до 60-х главные герои литературы и кино, пока их не потеснили физики-лирики. Детство — в обложке малого формата с косой надписью «Библиотечка военных приключений». Джек Лондон казался интересней, но этих было много — и повсюду. Помойная память удержала названия: «Кукла госпожи Барк», «Когда играют дельфины», «Бумеранг не возвращается»… Кто такая госпожа Барк, не припоминаю, но отчетливо помню шпионскую собаку, которой в глаз вставили фотоаппарат, чтобы снимать режимные объекты.

Лидером продаж, как сказали бы сейчас, была в этой серии повесть Александра Авдеенко «Над Тиссой» (в ту пору река писалась через два «с», потом сузилась). Там тоже была собака — Дон, родственник Джульбарса, и старшина Смолярчук, кузен Карацупы. Книжка вышла в 54-м, а в 58-м по ней Дмитрий Васильев снял одноименную кинокартину, она стала лидером проката — 46 миллионов зрителей за год.

Напоминаю сюжет, чтобы потом перейти к главной коллизии фильма, которая сейчас, при пересмотре через страшно сказать сколько лет, поразила. Как принято повсеместно изъясняться — я в шоке.

Американский шпион Кларк переходит границу через Тису и потом по лесу — верхом на предателе Грабе (надо думать — бандеровце, на дворе 51-й год). Граб идет при этом еще и на кабаньих копытах боком, но пограничники все же подозревают неладное, увидев этот, как они называют, «ухищренный след». Оказавшись в СССР, Кларк устраняет Граба, напоив отравленным коньяком, примечательно и поучительно делая это под распятием — кто бывал в Закарпатье, знает, что они там на всех дорогах.

Придя в совхоз под видом отставного фронтовика-гвардейца, природный американец Кларк, не вызывая ни у кого подозрений, легко входит в коллектив, устраивается слесарем в депо, готовится взорвать железнодорожный мост через все ту же Тису, а попутно женихается с красавицей Терезией в исполнении красавицы Татьяны Конюховой. Все относятся с доверием к обаятельному слесарю, только постанывает слегка материнское сердце: маме Терезии больше по душе некрасивый, но хороший старшина Смолярчук (артист Афанасий Кочетков, позже игравший Горького), влюбленный в ее дочь. Кларк же — нехороший, но красивый (актер Виктор Зубков), что застит глаза простушке Терезии.

Так бы и потеряла патриархальную закарпатскую невинность девушка, был бы взорван мост, ушел бы через Тису на свои Миссисипи шпион, если б не нравственный императив старшины.

В то, что будет изложено дальше, можно не поверить, но фильм на кассете — в доступности.

Соперники встречаются на мосту и вступают в беседу. Кларк примирительно говорит: «Мы с тобой солдаты, неужто из-за бабы друг другу в горло вцепимся?» Ошеломленный Смолярчук опрометью бросается на заставу и рассказывает все капитану. Тот потрясен не меньше. Логическая цепочка такова. Если назвал невесту «бабой» — значит, не любит по-настоящему. Если не любит по-настоящему, но женится — значит, не настоящий советский человек. Если так — значит, шпион.

Остальное — дело техники. Кларк обезврежен, граница на замке.

Главный следственный инструмент тут — сердце. Это оно буквализирует расхожую идиому «из-за бабы», вообще-то в русском языке проскакивающую, как у атеиста «боже мой». Наша женщина — не баба. А если баба — то ты враг.

Стоит, кстати, отметить ту легкость и скорость, с которой в кино закарпатские жители сделались «нашими», «своими». Ту бойкость, с которой хлопцы и дивчины говорят по-русски и взахлеб любят советских солдат. Вообще-то Закарпатье было всегда в составе то Венгрии, то Австрии, то Австро-Венгрии, с 1919 года — Чехословакии, с 38-го — снова Венгрии, и только с 45-го — в составе СССР, точнее говоря — Украинской Советской Социалистической Республики. То есть гораздо позже, чем прочая Западная Украина, оккупированная в 39-м, Закарпатье стало советским: войска 4-го Украинского фронта вошли в Ужгород 27 октября 1944 года. А если учесть, например, что этим самым Ужгородом с окрестностями — самым большим городом Закарпатья — почти четыре века владели итальянские графы Другеты, то голова и вовсе кругом. Но каким бы кругом ни вертелась — в ту сторону, на северо-восток, не поворачивалась никогда.

Собственно, этот очевидный факт и призваны были опровергнуть повесть Александра Авдеенко (за ней последовали «Горная весна» и «Дунайские ночи» на ту же тему) и фильм Дмитрия Васильева.

Опровергнуть трудно, потому что невозможно. Тому сопротивляется яркая европейская пестрота истории, да и сегодняшней жизни Закарпатья. Нивелировку этого края не смогла произвести даже такая мощная и налаженная машина, как советская власть. Механизм заглох, столкнувшись с невиданным разнообразием явления, — не сумел просчитать. Буквально каждые 20–30 километров — иной народ, иной язык, иной уклад. Венгры, румыны, словаки, русины, украинцы, гуцулы, цыгане… (Цыгане-баптисты — до путешествия по Закарпатью я не подозревал о таком словосочетании, а там увидел и познакомился с ними, был в их домах, в Подвиноградове, в Королеве.) Нигде больше — ни в Западной, ни в Восточной Европе — мне не приходилось видеть ничего подобного по быстроте смены этнических декораций: европейская мозаика как наглядное пособие.

Оттого кажется правильным, что именно тут — географический центр Европы. Совершенно официальный — к югу от Рахова, на окраине села Делового, в излучине Тисы, еще в 1887 году был поставлен двухметровый обелиск с соответствующей надписью на латыни. Через девяносто лет, в 1977-м, в подтверждение рядом воздвигли еще одну — уже семиметровую — стелу. Тут же — деревянный кабак в гуцульском стиле, где грех не выпить какой-нибудь горилки по случаю обнаружения себя в центре Европы.

Именно Западная Украина — Закарпатье, Галиция, Буковина, Волынь — и задала европейское направление всей Украине в целом. Об этом пути в стране повторяют настойчиво на всех уровнях, а история учит, что интеллектуально-эмоциональный алгоритм, языковая мантра — не менее действенный фактор, чем исчисляемые показатели политики, экономики, социальной жизни. Во всяком случае, европейский вектор — вещь ясная и определенная, в отличие от тех невнятных и аморфных ориентиров, о которых говорит большой украинский сосед.

В самом деле непонятно, что такое «свой путь» на фоне уже развитой цивилизации — той европейской, к которой, безусловно, принадлежат Пушкин и Булгаков, Менделеев и Вавилов, Шостакович и Плисецкая, Тарковский и Смоктуновский. Зачем протаптывать кабанью тропу по бурелому, пренебрегая проложенными магистралями? У любого великого народа все равно получается свой путь: похожи, что ли, англичане на итальянцев? Но нет сомнения, что они все — Европа. Вот и Москва там же. Очень восточная из европейских столиц — это да. Но все же.

По обе стороны экрана

В свой первый день в Нью-Йорке я, новый эмигрант, поехал к шапочным знакомым по Риге, которые жили в Штатах уже года полтора. Поболтали, потом хозяин ушел забирать ребенка из детского сада, хозяйка отправилась готовить ужин, а я включил телевизор. Там шла жизнь, похожая на ту, которая проистекала по эту сторону экрана, вокруг меня — почти в точности, только лица были другие, хотя отличались не сильно. Досмотрели мы уже все вместе и только потом начали откупоривать.

На какую именно мыльную оперу я попал тогда, в начале 1978 года, — не имеет значения. Важно, что сразу внедрился в нечто уютное и каким-то образом знакомое. Понятно каким — ощущение общности определяют характеры и типажи, а не меридианы и параллели.

Оттого-то я потом советовал новоприезжим пренебречь классическим российским снобизмом и смиренно усаживаться за очередную порцию очередного сериала. Познавательную медитацию обеспечивали любые — что о среднем классе, что о богачах, что о студентах. Но были памятные вехи. В апреле 78-го появился «Даллас». В январе 81-го — «Династия». В июле 84-го — «Санта-Барбара».

Господи, что я знал о техасских скотоводах и нефтяных магнатах? А в Санта-Барбару, город в 150 километрах к северу от Лос-Анджелеса, попал только в конце 80-х — но отчего-то следить за жителями было интересно. И почему все Штаты обсуждали драку в бассейне красавицы брюнетки Джоан Коллинз с красавицей блондинкой Линдой Эванс в «Династии»? Да потому, что жизнь «богатых и знаменитых» не уходила в заоблачные высоты, а спускалась на уровень земли, и даже ниже — под воду.

Россия поняла это, когда увидела мыльную оперу с расшифрованным донельзя названием «Богатые тоже плачут». Как приставали ко мне в Мексике в начале 90-х, где тогда немного было туристов из России! Не желая вникать, откуда кто приехал (русский есть русский), спрашивали: «Правда, что у вас на гробнице Ленина написали имя Вероники Кастро?» Ага, написали. «О, русские такие сенситиво!» Ага, чувствительные, это точно.