Творения. Часть 1 - Афанасий Великий

напротив, что и то и это сделано ими по вражде? Какой был тогда Собор епископов? На каком заседании держались истины? Кто из большаго числа их не был нашим врагом? Не ради ли Ариева безумия возстали против нас Евсевиевы приверженцы? Не своих ли единомышленников созывали они? Не всегда ли писали мы против них как против держащихся арианских мыслей? Разве бывшие с нами исповедники не обвиняли Евсевия, епископа Кесарии Палестинской, в приношении жертвы? Разве Георгий не был обличен в том, что низложен он блаженным Александром? Разве и другие не подвергались разным другим обвинениям? Как же вознамерились они собраться против нас? Как осмеливаются называть Собором такое сборище, где председательствовал комит, присутствовал исполнитель казни, и куда вместо церковных диаконов вводил нас писарь? Комит говорил, а присутствовавшие молчали, или лучше сказать, повиновались ему, епископов, думавших сделать какое-нибудь движение, останавливала его воля. Он давал приказания, и нас водили воины, или лучше сказать, приказывали Евсевиевы приверженцы, и он выполнял их мысль. Одним словом, возлюбленные, какой это Собор, когда концом всего было бы там изгнание и убийство, если бы утвердил Царь?

И в чем состояли обвинения? В этом особенно достойны они удивления. Был некто Арсений, и жаловались, что он убит, клеветали еще, что сокрушена таинственная чаша.

Но Арсений жив, он желает участвовать с нами в церковных собраниях, не ожидает иных свидетельств тому, что жив, но сам провозглашает это в письмах своих, пиша о том к соепископу нашему Афанасию, котораго называли его убийцею. Не устыдились эти нечестивцы обвинять Афанасия, что убит им человек, который был от него так далеко, разделен весьма большим пространством моря и суши, о котором Афанасий в то время не знал даже, в какой он стороне и котораго осмелились они скрыть и представить погибшим, когда ничего не было с ним худаго. Если бы можно было, – они переселили бы его в другую вселенную, вернее же сказать, действительно лишили бы его жизни, только бы или подлинным, или вымышленным убийством нанести верную смерть Афанасию. Но и в этом благодарение Божию Промыслу, который не попустил превозмочь неправде, но пред взоры всех изводит Арсения живым и явно изобличает тогдашний их злой умысел и клевету, потому что Арсений не отвращается от нас, как от убийц, и не питает к нам ненависти как к причинившим ему оскорбление, а напротив того, вовсе ничего не потерпев от нас, желает он быть в общении с нами и хочет к нам быть сопричисленным, о чем и писал.

9) Но как по их умыслу обвинен Афанасий в убийстве человека, который жив, так ими же изгнан он был в заточение. Ибо не родитель царей осудил его на заточение, но сделали это их клеветы. Смотрите, не действительно ли так было дело? Когда ничего не нашлось к обвинению сослужителя нашего Афанасия, комит был в затруднении и много употреблял против него усилий, а епископ Афанасий, избегая насилий, предстал к благочестивейшему Царю, искал там себе спасения от комита и от их замыслов, просил, чтобы созван был законный Собор епископов или чтобы сам царь принял оправдание в том, что ставили Афанасию в вину. Царь с негодованием пишет, вызывает их к себе, обещается сам выслушать дело и велит быть Собору. Между тем, приходят Евсевиевы приверженцы, клевещут на Афанасия, обвиняя уже не в том, что было ими разглашаемо в Тире, но в задержании кораблей и хлеба, в том, будто бы Афанасий объявил, что может воспрепятствовать подвозу хлеба из Александрии в Константинополь. Некоторые из наших, бывшие с Афанасием при Дворе, услышали об этом от разгневаннаго Царя. Афанасий сетовал на эту клевету и утверждал, что это неправда, ибо возможно ли такое дело человеку простому и бедному? Но Евсевий не отказался подтверждать клевету всенародно, с клятвою уверял, что Афанасий богат и силен и в состоянии все сделать, а сим хотел он утвердить и в той мысли, что действительно сказаны были Афанасием приписываемыя ему слова. В этом-то обвиняли Афанасия почтенные эти епископы, но благодать Божия превозмогла их лукавство, и благочестие царево подвигла на человеколюбие, вместо смерти допустила одно заточение. Итак, причиною этому не иное что, а только клеветы. Ибо Царь в письме, прежде этого писанном, осуждал заговор, винил злокозненность, осуждая мелетиан, называл их неправыми, достойными проклятия и придавал им самыя ужасныя наименования. Его тронуло, что за мертваго выдают человека, который жив, тронуло, что обвиняют в убийстве живаго и никогда не лишавшегося жизни. Письмо это послали мы к вам.

10) Но чудные эти люди, Евсевиевы приверженцы, чтобы хоть по видимости опровергнуть истину и что было писано, – прикрываются именем Собора и получают от Царя дозволение приступить к делу, заседает с ними комит, и епископов сопровождают воины, имеют у себя царския писания, понуждающия собраться всех, кого они требовали. Обратите при этом внимание, как необычайно их злоумышление, как непомерна дерзость их предприятия, чтобы каким бы то ни было способом похитить у нас Афанасия. Если они как епископы себе только одним дозволяли суд, то какая была нужда в комите и воинах? Или для чего собирались по царским писаниям? А если имели нужду в царе и от него хотели получить полномочие, то для чего нарушили его решение? Или почему, когда Царь в письме своем признавал мелетиан клеветниками, неправыми, а Афанасия во всем чистым и когда сильно выражался о вымышленном убиении человека, который остается живым, – они решили, что мелетиане правы, Афанасий же виноват, и без стыда живаго выдали за мертвого? Он жив был по произнесении Царем суда, и жив был, когда собирались они, и доныне находится с нами. Довольно этого об Арсении.

11) Какая же таинственная чаша, и где разбита Макарием? Они разглашают об этом повсюду. Хотя сами обвинители не осмелились бы ставить этого в вину Афанасию, если бы не были подучены ими, однако ж, на него возлагают они всю тяжесть вины, которая не должна падать и на Макария, так как он не уличен. И не стыдятся они выставлять тайны на такой позор пред оглашенными и, что еще хуже, пред язычниками, когда, по написанному, тайну цареву добро хранити (Тов. 12, 7), и Господь заповедал: не дадите святая псом, ни пометайте бисер пред свиниями (Матф. 7, 6). Не должно выставлять тайны на позор перед непосвященными, чтобы не посмеивались язычники по неведению, и не соблазнялись оглашенные, став пытливыми. Однако же, какая чаша, где и у кого