Религия и мифология - Тамара Натановна Эйдельман

же бестелесны. Пропп пишет об этом: «Пища в них не остается, а проходит сквозь них». И когда Иван-царевич (или другой герой) на таком пиру, уже на грани загробного мира, съедает десять быков и сто двадцать хлебов[77], он тем самым показывает, что он тоже свой, он как мертвец. У Ольги Михайловны Фрейденберг, великого филолога, была идея, что герой ест так много, потому что «прожорлива и ненасытима смерть»[78]. Лишь после такого пира и приобщившись к его потусторонним яствам, герой получает возможность попасть в другое царство.

И. Я. Билибин. «Баба-Яга». Иллюстрация к сказке «Василиса Прекрасная». 1900 г.

Конечный пункт путешествия, награда, борьба за награду

В сказочном мире система координат, время и пространство, их законы совершенно не соответствуют нашему миру, да и не должны соответствовать. Долго ли, коротко ли – это сколько? В тридевятом царстве, в тридесятом государстве – это где? Герой проходит через лес (место инициации) и оказывается… где-то в ином мире. Там уже нет ни знакомых избушек, ни сараюшек, ни деревни. Там дворец, или сказочно роскошный город, или крепость, окруженная стенами. И, скорее всего, там все золотое. А может быть, герой сначала попадает в медное царство, потом в серебряное, но главное, куда он идет – это царство золотое: там дворец из золота, там едят на золоте, там сияющая золотом Жар-птица. У царевны этого царства будут золотые волосы. И можно сказать, что это, наверное, примета того времени, когда стали ценить деньги, а возможно, дело в том, что золото в архаическом сознании прямо ассоциируется с солнцем.

В этом царстве герой выполняет какие-то невероятно сложные задания, невыполнимые без помощника, а в награду обретает невесту. Или же падчерица в лесу, пройдя через все испытания, получает какую-то невероятную награду или способность: сундук с драгоценностями или же такое свойство, что, когда она открывает рот, с каждым ее словом у нее изо рта сыплются драгоценные камни. Во всяком случае дальше герой возвращается торжественно домой, и тут сказочный сюжет делает такую остановочку, которая в детстве вызывает ужасное раздражение: ну все уже, все, мы все преодолели, добро победило и должно быть вознаграждено, – так нет! Почему-то герой, скажем, засыпает богатырским сном, а его братья похищают Василису Прекрасную, и кто-то из них собирается сам на ней жениться, или антагонист присваивает себе подвиг героя: это он убил дракона, он победил змея, выполнил задание, добыл царю волшебный артефакт… Или царевна не знает, кто ее спаситель, и узнает правду лишь потом, по какому-то наитию, по какой-то меточке, которую она оставила, – например, отрезала прядь своему спасителю. Но во всяком случае такая отложенная развязка, когда герой еще раз должен доказывать что-то, совершить какой-то дополнительный подвиг, чтобы разоблачить лжегероя. Или он показывает вот эти свои знаки. И уж тогда-то, конечно, для героя все в идеале завершается свадьбой, – что вновь напоминает нам о смысле обряда инициации, после которого молодой человек, уже в статусе взрослого мужчины, может создавать семью, – или, во всяком случае, изобилием, пиром на весь мир, невероятным богатством – одним словом, наградой.

Таким образом, сказка вообще, фольклорная сказка практически всегда заканчивается хорошо. Вкратце ее фабула такова: сначала все было хорошо, потом происходит нечто, возникает некоторый дефицит – вдруг похитили невесту, детей украла Баба-яга, умерла мать, умер отец, появилась мачеха, злые сестры сживают со света. И герою надо уйти в царство мертвых, там выполнить невероятные тяжелые поручения, с помощью предков и соблюдая протокол поведения с ними, вернуться, получить награду. По этому поводу есть важнейшее замечание Мелетинского: «В волшебной сказке вообще человек в принципе все время находится в теснейшем контакте с нечеловеческим», – и в данном случае, конечно, слово «нечеловеческий» не несет никакой отрицательной окраски, это просто обозначение принадлежности к другому миру, – «но в отношении не вражды, а помощи, дружбы и т. п. Все чудесные помощники происходят из нечеловеческого мира. …в типе сюжетов о борьбе человеческого против нечеловеческого основная задача героя в некотором смысле – это нахождение в мире нечеловеческого (к которому принадлежит и вредитель) таких посредников, медиаторов, которые помогли бы ему нейтрализовать отрицательные моменты в нечеловеческом и актуализировать положительные стороны»[79].

Л. А. Серяков (по рисунку В. М. Васнецова). «Иван-царевич». Иллюстрация к сказке «Жар-птица». Альбом русских народных сказок и былин. 1875 г.

То есть, если перевести это на наш язык, герой попадает в какой-то особый страшный волшебный мир, там он находит помощников, с которыми устанавливает дружеские отношения, человеческие отношения, добрые отношения. И они помогают ему в этом мире найти некий баланс, установить некое равновесие, которое потом он принесет с собой в мир человеческий, и там тоже справедливость будет восстановлена, злая мачеха наказана, царевна вернется, а герой получит некую награду – из крестьянского сына станет царем, унаследует царство, падчерица найдет жениха, Золушка перестанет быть Золушкой и станет принцессой. То есть справедливость восторжествует. Мы очень любим говорить о жестокости сказок братьев Гримм, но в действительности братья Гримм просто записали, мало обработав, существующие веками жуткие сказки. Да и сказка «Колобок», если подумать, тоже ужасно жестокая. А с другой стороны, эти сказки все время говорят о гармонии, которую можно установить. В большинстве сказок все получают по справедливости. Вот это, конечно, всегда приятно в сказках: они нам обещают хороший конец, что все будет правильно. И, наверное, не случайно в таком огромном количестве, в тысячах и тысячах сказок об этом говорилось, и люди в это верили.

Не будем забывать также о связи сказок с мифами. Там, очевидно, в какой-то мере демонстрируется тот же механизм, который помогает достичь справедливости с помощью предков, постоянно о нас заботящихся. И такой же мир, где есть изначальный смысл и порядок, который, несмотря на все ужасы, можно восстановить, если человек ведет себя правильно.

Письменная фиксация сказок

Сказки существовали в этой сложной роли – полуритуала, полумифа, полуразвлечения – в течение многих, многих тысячелетий. Но когда появилась письменность, их стали записывать. Их записывали уже в Древнем Египте, их записывали в Античности, их записывали в Древней Индии.

У нас есть (доводившая меня в детстве до исступления своей незавершенностью) египетская сказка об обреченном принце, или «Повесть о зачарованном царевиче», она записана на папирусе, который сохранился лишь частично. И эта сказка отчетливо напоминает прекрасно известную нам сказку, скажем, о спящей царевне. Царевичу с рождения предсказано, что он погибнет или от собаки, или от