A&B - Tais

Смех, шарики, торт, свечи. Мамины знакомые что-то оживленно обсуждают за праздничным столом. Это его девятый день рождения, но они с Хики праздновали отдельно в его комнате. Какой интерес слушать нудных взрослых? Он лишь пришел захватить кетчуп. Хики стало любопытно, какой вкус будет у сладкого торта, если размещать его с кетчупом. Интересно будет посмотреть, как она будет есть эту гадость. Взяв все, что хотел, он торопливо пошел к выходу. Она ждет за дверью. Одно мгновенье. Сильный грохот. Все рухнуло. Он сидел в непроглядной темноте на коленках в луже из чего-то теплого и липкого. Страшно, тесно, душно. Запах смерти — так пахнет кровь, мясо и внутренности. Он не впервой его чувствует, но сейчас все не так, как раньше. Над ним груды обломков его дома. Ему повезло, он попал в воздушный карман и не пострадал. Осознание произошедшего пришло далеко не сразу, а медленно по фрагментам.

«Мама!» — Он пытался крикнуть, но вместо этого выходил сдавленный хрип. «Она мертва?! Хики!» Откуда-то сверху раздался сильный скрежет, заставив похолодеть все его нутро. «Вот и все? Значит, скоро я…» Теплые руки обхватили его сзади. Она вся дрожала, прижимаясь к нему так, будто он мог что-то сделать, мог спасти ее.

— Я хочу жить! — Она рыдала. — Хочу жить!

Скрежет внезапно усилился. От страха он зажмурил глаза. Вот сейчас. Сейчас все закончится.

Он открыл глаза. Нет, он не проснулся. Это все еще был сон, но в этот раз какой-то странный. Обычно это были воспоминания, что-то уже ранее пережитое и ничего нового. Но не сейчас. Он лежал на чем-то мягком, а сверху все было затянуто белизной, словно молоком. Это точно было не небо, но и не потолок. И с него сыпались белые хлопья, внешне похожие на снег, но они совсем не были холодными и не таяли, прикасаясь к коже. Он приподнялся и осмотрелся. Вокруг было тихо и пусто. Абсолютно пусто. Не было ни стен, ни потолка, ни земли, ни неба, ни чего-либо еще, за что мог бы зацепиться взгляд. Под ногами был пушистый нетающий снег, напоминающий ему тополиный пух. Линии горизонта не существовало — белый пух сливался с молочным небом. Солнца тоже не было, но, несмотря на отсутствие светила, недостатка в освещении не ощущалось. Его даже было слишком много — от него рябило в глазах. Он не спешил вставать, сидя по-турецки, он разглядывал сначала себя, а потом необычное место, в котором оказался. До странного ясно он осознавал, что все это сон. В этом сне ему было не девять и не двенадцать, ему было столько же, сколько в настоящий момент — двадцать. И одет он был в то же, в чем ходил к бабушке: джинсы, черный вязаный свитер, сверху его длинное пальто и шарф. Только шапки не было, но было не холодно, потому его не сильно волновало ее отсутствие.

Сколько он так просидел, вслушиваясь в тишину, он не знал. Вдруг его сзади обхватили теплые ласковые руки. Ее руки.

— Соскучился? — прошептала она ему на ухо, обнимая сзади, но в идеальной тишине этот шепот был словно гром.

— Ты еще спрашиваешь? — Он обернулся и увидел пару прекрасных рубиновых глаз. Она тут же прильнула к нему, коснувшись своим лбом его лба. А снег все падал, цепляясь к их волосам и одежде. На ней был ее обычный наряд: короткие джинсовые шорты с высокой талией, заправленная в них темно-красная рубашка на два размера больше, чем нужно, черные крупной вязки гольфы выше колена, битумно-черные ботинки без каблука и поверх всего расстегнутое серое пальто. Длинные темные волосы, как всегда, были не заплетены и небрежно болтались из стороны в сторону при каждом движении. Он нежно провел по ним рукой — его обычный жест, когда он видел их в таком неухоженном виде. Многие девушки позавидовали бы ей, увидев какие шикарные у нее локоны: густые, мягкие, послушные, яркого темного цвета, будто сошедшие с рекламы шампуня. А вот она их не любила. Их же надо мыть, сушить, расчесывать, что было самой сложной задачей, а потом еще и заплетать. На это требовалось немало времени, потому она частенько увиливала, порой запуская их до ужасного состояния. Ей, в общем, было все равно, как они выглядят, а вот педантичного Себастьяна это раздражало. Взлохмаченные, спутавшиеся волосы совсем уж не вязались с ее прекрасным видом, поэтому он часто вызывался их заплести, лишь бы не смотреть на это. Да и стоит признать, ему самому нравилось с ними возиться. Хотелось бы ему и сейчас ими заняться, но вряд ли тут найдется расческа. Она переползла вперед, сев перед ним так же по-турецки, и с любопытством смотрела ему в глаза.

— О чем думаешь? — поинтересовалась она, не отрывая взгляда.

— О твоих волосах.

— Мы столько не виделись, а ты думаешь о моих волосах?

— Ага. Можно хотя бы в моих снах ты будешь их заплетать?

— Зачем? Ты ведь меня и такой любишь. — Она отвела взгляд и принялась играть со снегом, пытаясь слепить миниснеговика.

— Я тебя и лысую любить буду, но согласись, с волосами-то лучше?

— Зануда, — бросила она, снег явно занимал ее больше, чем этот разговор. Снеговик не очень-то получался: первый самый большой ком под весом второго распадался, и ее явно это злило. Сердито нахмурившись, она пыталась раз за разом, но ничего не выходило. Понаблюдав немного за тем, с какой сосредоточенностью она этим занимается, будто не снеговика, а Тадж-Махал строит, ни больше ни меньше, он решил ей помочь. Он сам слепил первый ком, сделав его больше и плотнее, чем предыдущие. Потом они вместе слепили второй и, сделав небольшую выемку сверху первого, чтобы второй не упал, поставили его. Таким же образом сделали третий. И получился снеговик, только вот из чего сделать глаза, нос и рот, они не представляли, снеговик-то не большой, сантиметров пятнадцать. Подумав немного, она сунула руки в его пальто, извлекла пакет семечек и ими выложила глаза и рот. Нос решила не добавлять, посчитав это лишней деталью. В итоге получился симпатичный снеговичок. Только закончив, она, наконец, посмотрела на него.

— А о чем сейчас думаешь?

— Ты каждые пару минут будешь меня об этом спрашивать?

— Ну, я же не ты. Я не знаю, что творится в твоей голове.

— Но зачем тебе это знать?

— Хочу.

— Если я расскажу, то ты разозлишься.

— Теперь ты просто обязан мне рассказать.

Он не