Мудрец - Кристофер Сташеф

Оставить друзей без дозора он, конечно, не мог и поэтому положил у костра несколько сосновых шишек так, чтобы через некоторое время они вспыхнули и шумно взорвались. Затем Кьюлаэра встал и ушел в ночь — на этот раз спустился на лед замерзшего ручья.

Было скользко, поэтому он шел осторожно, — лед был гладок и чист, и он продвигался вперед гораздо быстрее, чем если бы ему пришлось идти по заметенной снегом каменистой тропе. Он шел вперед и вперед, следуя изгибам и поворотам ручья, готовый за каждым поворотом увидеть Миротворца. Серебряная луна поднялась, чтобы осветить ему путь.

И конечно, голос за спиной раздался совершенно неожиданно:

— Решил провести еще одну бессонную ночь, Кьюлаэра?

Воин подпрыгнул на фут от земли и, приземляясь, развернулся, но никого не увидел.

— Где ты, Миротворец? — воскликнул он.

— Я в лагере, — сказал голос за спиной.

Кьюлаэра еще раз развернулся и снова никого не увидел.

— Я что, никогда не смогу от тебя избавиться?

— Никогда, — решительно произнес голос мудреца. — С этого дня я всегда буду с тобой, Кьюлаэра, на самом деле я уже несколько месяцев с тобой. Теперь внутри тебя всегда будет жить что-то от меня, и я везде смогу найти тебя.

Кьюлаэра выругался.

— Ну, что, мне нужно встать, чтобы привести тебя назад? — проворчал Миротворец.

— Да нет, не стоит, — прорычал Кьюлаэра, повернулся и пошел туда, откуда пришел. Через некоторое время он спросил:

— Миротворец?

— Я все еще с тобой, — ответил голос.

— Как тебе удалось переделать меня?

— Строгостью, — ответил Миротворец. — И тем, что я показал тебе мир таким, каким его видит тот, кто слабее. Тем, что показал тебе, что каждый в ответе за свои действия. Тем, что лишил тебя самодовольного взгляда на себя самого, уверенности, что ты лучше других, и заставил тебя относиться к себе как к ничтожеству... — Проснулась застарелая злоба. — Затем, показав тебе все твои дурные стороны, я принял облик охотника, который подговорил тебя убить меня, а потом обворовал тебя. — Злость стихла — Потом я объяснил тебе, что ты можешь быть настоящим человеком, замечательным человеком, и заставил тебя пройти через испытания, где ты мог бы проявить себя с самой лучшей стороны. Я окружил тебя добрыми друзьями, которые, когда ты действительно нуждался в них, не могли не помочь тебе. Я заставил тебя завоевать их дружбу и таким образом начать обретать веру в собственную добродетельность. И все это, особенно последнее, я делал при помощи магии. Магии и молитвы, которая наделена собственной магией, когда произносится искренне, — но по большей части при помощи магии.

Кьюлаэра брел вперед и вперед, и слова проникали в его душу. Наконец он спросил.

— Значит, на самом деле без магии никого невозможно изменить?

— О, народ можно подавить силой, — сказал голос мудреца. — Людей можно изменить обидой и ненавистью, спасти любовью и нежностью, обмануть и запутать, заставив их не правильно видеть самих себя, но намеренно ни один человек не может изменить другого. Если другой хочет измениться, учитель может показать ему путь для роста, может провести его через испытания, которые изменят его, но без магии никто никого не может изменить. Изменить по-настоящему.

— А ты заставил меня захотеть измениться.

— Ты обладал отвагой, силой, решимостью, чтобы сделать это, — сказал Миротворец. — Ты обладал достаточной стойкостью, чтобы посмотреть на самого себя и постараться себя переделать. Ты слеплен из того теста, из которого получаются герои, Кьюлаэра, иначе у меня ничего бы не вышло.

— Но у тебя вышло, — сказал Кьюлаэра, — при помощи магии.

— Да, но даже магия не сможет сделать героем труса и глупца. Героем нужно родиться.

— По-моему, ты говорил, что мы все, каждый по-своему, глупцы, — сказал Кьюлаэра.

— Нет, — возразил Миротворец. — Этого я тебе не говорил. На самом деле — это так и есть. Но я этого не говорил.

Когда Кьюлаэра вернулся в лагерь, его друзья так же спокойно спали, как тогда, когда он их покинул. Кьюлаэра молча улегся рядом с Китишейн, полежал спокойно, глядя на спящую девушку, а она вдруг повернулась, открыла глаза и обиженно спросила:

— Значит, ты готов так легко бросить меня?

Кьюлаэра оцепенел, но, немного подумав, отозвался:

— Нет. Никогда.

Китишейн его ответ не убедил, она еще какое-то время не спускала с него глаз, потом отвернулась, легла и больше не поворачивалась. Кьюлаэра не сводил глаз с ее неподвижной фигуры. Он знал, что больше не предпримет попыток к бегству.

Отряд неуклонно продвигался на север. Путники шли дни напролет, делая короткие привалы, разбивая лагерь с подветренной стороны больших камней, под соснами или, если получалось, в маленькой пещере. Ели мясной суп с лепешками, иногда зайца или куропатку, подстреленных Китишейн. Затем, изнуренные, они падали на свои одеяла. Так прошла не одна неделя, и все это время Кьюлаэру снедало нетерпение.

Однажды вечером, когда путники уже укладывались на ночлег, в небе появился проблеск света, который, постепенно увеличиваясь в размерах, вскоре принял форму двух занавесок.

Они разворачивались, покрывали все небо и снова сворачивались. Занавески были зелеными, потом голубели, в некоторых местах появлялась краснота, и снова все поглощалось зеленым цветом.

— Никогда в жизни не видела ничего столь величественного, — с трепетом пробормотала Китишейн. — Что это, Миротворец?

— Северное сияние, — ответил мудрец. — Это знак того, что Звездный Камень уже недалеко.

— Это он его распространяет?

— Нет, сияние исходит из той части солнечных лучей, которая нам не видна, а зеленый и красный цвета притягиваются к Звездному Камню и задерживаются рядом с ним.

Кьюлаэра озабоченно взглянул на своего учителя, почувствовав непонятную тревогу в его голосе.

На следующий день путь им преградил ледяной утес.

— Это ледник, — объяснил Миротворец, — пласт льда, ползущий из ущелий далеких гор и покрывший всю равнину вплоть до этого места, ее южной границы. Помогите мне набрать как можно больше дров, поскольку дальше, на этих ледяных просторах, мы ничего не найдем.

Друзья сделали, как он сказал, и собирали хворост, пока спины не согнулись под их тяжестью, и пошли по леднику вслед за Миротворцем.

Он вел их извилистым путем. Приходилось карабкаться по льду, такому же серому и твердому, как камень, но гораздо более скользкому. Наверху идти стало легче, потому что ледник был покрыт толстым слоем снега, и если бы не слова Миротворца, то Кьюлаэра бы решил, что под снегом скорее должна была бы расти трава, нежели лежать лед.