Джунгли - Эптон Синклер

Юргис кивнул.

— Ну так вот, она приехала в Америку год назад. Она была конторщицей. Какой-то агент нанял ее и отправил сюда будто бы для работы на фабрике. Их целую партию, шесть человек, привезли в такой же дом в конце этой улицы. Эту девушку поместили в отдельной комнате, подмешали ей чего-то в еду, и, когда она пришла в себя, беда уже случилась. Она принялась плакать и кричать, рвала на себе волосы, но ей не оставили ничего, кроме халата, и она не могла уйти. Ее все время одурманивали наркотиками, пока она не покорилась. Десять месяцев она не выходила из того дома, а потом ее выгнали, потому что она не подошла им. Пожалуй, ее выгонят и отсюда — она часто бывает не в себе, потому что пьет абсент. Только одна из девушек, приехавшая с ней, убежала — она выскочила ночью из окна второго этажа. Из-за этого был скандал, может быть, ты слыхал.

— Да, слыхал, — сказал Юргис. (Это произошло в том притоне, где они с Дьюаном скрывались после ограбления «оптового покупателя». К счастью для полиции, девушка сошла с ума.)

— Это очень прибыльное дело, — продолжала Мария. — Агенты получают по сорока долларов с головы и привозят девушек отовсюду. Нас здесь семнадцать в этом доме, из девяти различных стран. В некоторых домах ты найдешь и больше. У нас тут несколько француженок — наверное, потому, что мадам говорит по-французски. Француженки очень нехорошие, хуже всех, если не считать японок. В соседнем доме полно японок, но я ни за что не согласилась бы жить под одной крышей с ними.

Мария приостановилась и затем добавила:

— У нас здесь женщины в большинстве очень порядочные — ты даже удивился бы. Раньше я думала, что они идут на это, потому что им нравится. Но разве женщине может нравиться продавать себя всякому мужчине, старому или молодому, черному или белому!

— Некоторые из них говорят, что нравится, — сказал Юргис.

— Я знаю, — ответила Мария, — мало ли что они говорят! Они понимают, что раз попали сюда, то уже не выберутся. А на самом деле ни одна женщина не бралась за это добровольно, всегда виновата нужда. У нас есть молоденькая еврейка, которая служила посыльной у модистки, но заболела и лишилась места. Она провела четыре дня на улице без маковой росинки во рту, а потом пошла в одно место, тут за углом, и предложила себя. У нее сперва отобрали всю одежду, а потом уже дали поесть.

Мария угрюмо замолчала.

— Расскажи о себе, Юргис, — сказала она вдруг. — Что с тобой было?

И он рассказал ей длинную историю своих похождений со времени бегства из дому — как он стал бродягой, как строил подземную железную дорогу и был сбит локомотивом, потом о Джеке Дьюане, о своей политической карьере на бойнях, о крушении этой карьеры и последующих злоключениях. Мария слушала его с сочувствием, глядя на него, нетрудно было поверить его рассказу о тяжких лишениях.

— Ты вовремя нашел меня, — сказала она. — Я поддержу тебя. Я буду помогать тебе, пока ты не найдешь работы.

— Мне бы не хотелось брать твои… — начал он.

— Почему? Потому что я здесь?

— Нет, дело не в этом, — сказал он. — Но ведь я ушел и бросил вас…

— Глупости! — отозвалась Мария. — Брось думать об этом. Я не виню тебя.

— Ты, верно, голоден, — сказала она, помолчав. — Давай закусим; я потребую чего-нибудь сюда.

Она нажала кнопку, вошла негритянка и приняла ее заказ.

— Приятно, когда кто-нибудь прислуживает тебе, — заметила она со смешком, потягиваясь.

Тюремный завтрак был не особенно обилен, и Юргис успел проголодаться. Мария устроила небольшой пир, и за едой они разговаривали об Эльжбете и детях и вспоминали минувшие времена. Не успели они кончить, как вошла другая негритянка с сообщением, что мадам зовет Марию, «литвинку Мэри», как ее называли здесь.

— Это значит, что тебе пора уходить, — сказала Мария.

Юргис встал, и она дала ему новый адрес семьи, жившей теперь в квартале Гетто.

— Иди туда, — сказала она. — Они будут тебе рады.

Но Юргис колебался.

— Я… по-моему, лучше подождать, — сказал он. — Слушай, Мария, может быть, ты дашь мне немного денег, чтобы я сначала устроился на работу?

— Зачем тебе деньги? — возразила она. — Все, что тебе нужно, — это поесть и иметь где переночевать, правда?

— Да, — сказал он. — Но мне не хочется идти туда, после того как я бросил их… и когда у меня нет работы, а ты… ты…

— Да ладно! — перебила Мария, слегка подталкивая его. — Что ты болтаешь? Я не дам тебе денег, — добавила она, провожая его к двери, — потому что ты их пропьешь и добра из этого не выйдет. Вот тебе пока четверть доллара. Иди, они так обрадуются твоему возвращению, что тебе некогда будет стыдиться. До свидания!

Юргис вышел и побрел по улице, раздумывая, что делать дальше. Он решил сначала попытаться найти работу и остаток дня провел, безуспешно обходя фабрики и товарные склады. Потом, когда уже почти стемнело, он решил пойти к Эльжбете, но, заметив закусочную, вошел и истратил свои четверть доллара на обед. Выйдя оттуда, он переменил решение — ночь была теплая, и он мог провести ее под открытым небом, а с утра возобновить поиски работы. Поэтому он пошел куда глаза глядят и вдруг заметил, что идет по той же улице и мимо того же зала, где накануне слышал политическую речь. Теперь здесь не было ни красных огней, ни оркестра, а только простое объявление о митинге, но поток людей вливался в дверь. Юргис решил снова зайти туда, чтобы отдохнуть и подумать, что делать дальше. Никто не требовал билетов, следовательно, развлечение было опять бесплатное.

Он вошел. На этот раз зал не был украшен, но на эстраде толпились люди, и почти все места в зале были заняты. Юргис с трудом нашел свободный стул в заднем ряду и сразу забыл об окружающем. Не подумает ли Эльжбета, что он явился жить на ее счет? Или она поймет, что он снова хочет работать и вносить в дом свою долю? Встретит ли она его приветливо, или будет пилить? Только бы достать какую-нибудь работу, прежде чем идти туда. Хоть бы этот последний мастер согласился испытать его!

Вдруг Юргис очнулся. Толпа, заполнившая теперь зал до самых дверей, оглушительно зашумела. Люди вставали с мест, размахивали платками, кричали и вопили. «Наверное, оратор приехал, — подумал Юргис. — Охота же им так с ума сходить! Какая им от всего этого выгода? Какое отношение имеют они к выборам, к управлению страной?» Юргис побывал за кулисами политики.

Он снова погрузился в свои мысли, попутно отметив, что теперь ему отсюда не выбраться, потому что зал набит битком, а после митинга идти к Эльжбете будет поздно, и ему придется провести ночь на улице. Пожалуй, даже лучше будет пойти туда утром, когда дети отправятся в школу и он сможет спокойно поговорить с Эльжбетой. Она всегда была благоразумна, а он серьезно решил загладить свою вину. Он сумеет убедить ее. Кроме того, на его стороне Мария, она дает деньги; если Эльжбета заупрямится, он просто напомнит ей об этом.

Юргис продолжал размышлять. Прошел час, другой, и Юргису начало грозить повторение вчерашней катастрофы. Оратор все говорил, слушатели хлопали, кричали и были вне себя от возбуждения. Однако мало-помалу звуки в ушах Юргиса начали сливаться, мысли в голове путаться, а сама голова — качаться и кивать. Он несколько раз ловил себя на этом и делал отчаянные усилия, чтобы не заснуть. Но в зале было жарко и душно, долгая прогулка и обед возымели свое действие, — в конце концов голова Юргиса упала на грудь, и он заснул.

Как и в тот раз, кто-то толкнул его, и он так же испуганно выпрямился. Так и есть, он опять храпел! Что же теперь делать? С мучительным напряжением он впился глазами в эстраду с таким видом, будто никогда в жизни ничем иным не интересовался. Он ожидал гневных восклицаний и враждебных взглядов. Он представлял себе, как полисмен подойдет к нему и схватит его за шиворот. Или до этого еще не дошло? Может быть, его оставят в покое? Он сидел и ждал, весь дрожа.

И вдруг он услышал голос, женский голос, мягкий и печальный:

— Постарайтесь слушать, товарищ, может быть, это вас заинтересует.

Прикосновение полисмена к его плечу потрясло бы Юргиса меньше, чем эти слова. Он продолжал таращить глаза на эстраду и не шевелился; но сердце у него забилось. Товарищ! Кто мог назвать его «товарищем»?

Он ждал долго. Наконец, уверившись, что за ним больше не наблюдают, он искоса взглянул на женщину, сидевшую рядом с ним. Она была молода, красива, хорошо одета — настоящая леди. И она назвала его «товарищем»!

Он осторожно повернулся, чтобы лучше разглядеть свою соседку, но потом, как зачарованный, уставился прямо на нее. По-видимому, она уже забыла о нем и смотрела на эстраду. Говорил какой-то мужчина. Юргис смутно слышал его голос, но все его внимание было приковано к лицу женщины. Он смотрел на нее, и его охватывало смутное беспокойство, переходившее в тревогу. Что с ней? Чем она так захвачена? Что происходит в этом зале? Она сидела, окаменев, крепко сжав руки — так крепко, что под кожей были видны сухожилия. На лице у нее отражалось страшное волнение и напряжение, как будто она отчаянно боролась или смотрела на чужую борьбу. Ноздри ее слегка вздрагивали, и время от времени она быстро облизывала сухие губы. Грудь ее вздымалась, ее возбуждение, казалось, возрастало и снова падало, как лодка на океанских валах. Что это? В чем дело? Очевидно, ее волнует то, что говорит человек на эстраде. Что же это за человек? Что здесь, наконец, происходит? И Юргис посмотрел на оратора.