Сыграй на цитре - Джоан Хэ

Мое зрение затуманивается. Я смотрю на небо, прежде чем вспоминаю, что сейчас день. Ни одной звезды не видно. Не то чтобы это имело хоть малейшее значение. Зверь растворяется в воздухе, и ужас разливается по моей крови, как чернила.

Безликая Мать была здесь.

Она знает, что я здесь.

Звон меча заставляет тело Лотос отреагировать. Но моя хватка слаба, рукоять секиры скользкая, а нападающий слишком быстр. Когда его клинок опускается, до меня доходит, что я не дотянусь до Жэнь. Это смертное тело выдохнется. Мою душу заберут в какую-нибудь тюрьму, созданную Безликой Матерью, или куда там еще исчезают боги. Я рычу… от ярости и боли. Но боль не прекращается. Она продолжается и продолжается, отдаваясь эхом в моем черепе…

Мой череп. У меня все еще есть череп. Мой взгляд фокусируется на двух перпендикулярных линиях, разделяющих мое зрение. Одна из них яркая: меч, который предназначался мне. Другая, пришедшаяся мне по макушке; единственное, что стоит между клинком и мной, – древко глефы Облако.

Мыча, Облако сбрасывает с себя моего нападавшего – Сыкоу Дуня. Я отшатываюсь назад и смотрю, как лезвие в форме полумесяца попадает ему под мышку. Конечность вместе с мечом с глухим стуком падает на землю. Он вопит. Как и Облако.

– Иди! – Она убивает еще одного воина, бросающегося в нашу сторону, открывая пространство. – К Жэнь!

Я пробегаю остаток пути с облегчением, обнаружив, что Жэнь сражается с нашими смертельными врагами, а не с чем-то божественным. Она режет одного из солдат Синь Гуна подобранным ею мечом. Я наношу удар другому в спину. Падая, он забирает с собой секиру Лотос. Я упираюсь ногой в труп и вытаскиваю секиру, забрызгивая себя кровью. Бррр. С меня хватит быть воином.

Но без силы и мужества Лотос я бы не смогла защитить Жэнь. Я смотрю ей в лицо.

– Ты ранена?

Ошеломленная Жэнь качает головой. Она смотрит на Сыкоу Хая, под которым лужа крови образуется быстрее, чем может смыть дождь, затем на битву, все еще разворачивающуюся в павильоне.

– Почему, Лотос? Почему это происходит?

Прежде чем я успеваю объяснить, со сцены раздается крик. На ней стоит Папоротник, воздев кулаки к небесам. Одна ее рука держит меч.

В другой руке – отрубленная голова Синь Гуна.

Сражение замедляется из-за дождя. Под сияющим солнцем влажный воздух мерцает и испаряется. В небе появляется двойная радуга; союзник и враг, смотрящие вверх. Благоговейный трепет стирает жажду убийства из глаз; радуги должны казаться знамением, посланным небесами. И это так, вот почему у меня пересыхает во рту. Две цветные арки имеют сверхъестественное сходство с Цяо и Сяо. Подобно змеям Безликой Матери, я не могу убежать. Если я все еще здесь, то только потому, что она так решила. Она – сила, с которой я не могу не считаться, феномен, который я не могу понять. Больше всего я боюсь бессмертной жизни.

Врага, которого никто другой не может видеть.

– Да здравствует губернатор! – кричит один из подчиненных Лотос. Хор голосов подхватывает крик, пока каждый голос не скандирует его и каждая голова не склоняется перед Жэнь.

Только она и я молчим.

24. Невидимый враг

Да здравствует губернатор.

Когда мы собираем раненых и считаем убитых, Жэнь с нами нет. Обычно она первая и последняя фигура на поле боя, следящая за тем, чтобы ни о ком не забыли. Но ей нужно побыть одной, чтобы переварить то, что только что произошло. Я ожидала этого.

О чем я не думала, так это о том, что Сыкоу Хай выживет.

Даже Сыкоу Дунь скончался от ран, но Сыкоу Хай… я спешу в лазарет, когда до меня доходит эта новость, проходя мимо одной занятой кровати за другой, пока не нахожу его, лежащего в самом конце.

Вспышкой я вижу Ворона. Это его неподвижная фигура, его грудь, которую распороли. Если бы это был Ворон, а не Сыкоу Хай, смогла бы я пожертвовать им ради своей стратегии? Ради Жэнь?

Тут даже сомнений не должно быть. Мое сердце каменеет, когда я стою у постели Сыкоу Хая. Простыня из белого льна натянута до подбородка. То, что она не закрывает лицо, – единственное, что отличает его от мертвеца. Его маску сняли. Я знала, что она скрывает шрамы, но от этого не становится легче. Красноречивые крапинки кровяных телец, оставшихся после оспы, говорят о месяцах боли.

Я понятия не имею, что вынуждает меня прикоснуться к нему.

Может быть, это происходит потому, что я знаю, что Сыкоу Хай предпочел бы, чтобы его шрамы не видели, или потому, что часть меня уже чувствует пустоту, ожидающую заполнения. Как бы то ни было, в тот момент, когда я прикрываю левую сторону его лица, я снова падаю. У меня уже есть человеческая форма, но моя ци все еще божественная, и она проникает в полое тело, как вода в морскую губку.

Я откидываюсь назад, задыхаясь. Уже слишком поздно. Я видела. Частицы его души все еще держатся, с ними связаны воспоминания. Туманные воспоминания о том, как мы играли на цитре. Искаженные, будто я смотрю глазами Сыкоу Хая:

Женщина, склонившаяся над нашей головой.

Кулон Синь – такой же, как у Жэнь, – свисает с ее шеи.

Женщина выпрямляется. Она отворачивается от нас и вкладывает мешочек с травами в руки наших родителей, качая головой, когда они пытаются предложить мешочек взамен. У жизни нет цены.

Она уходит, но мы помним. Она спасла нас, когда никто другой этого не сделал бы. Мы клянемся найти ее и отблагодарить. Но годы спустя мы узнаем, что она умерла во время той же эпидемии брюшного тифа, которая унесла жизни наших родителей. Поэтому мы перекладываем нашу клятву с матери на дочь. Мы выжидаем своего часа, терпеливо служа нашему новому отцу, собирая письма от Восходящего Зефира, которые отец выбрасывает, налаживая связи за его спиной. Мы ждем того дня, когда Синь Жэнь, леди без земли, дочери нашей спасительницы, понадобится наша помощь.

Я спросила, хочешь ли ты знать, думает Росинка, пока я смотрю на Сыкоу Хая, а во мне нарастает ужас.

И я рада, что сказала нет. Я собираюсь с мыслями. Что сделано, то сделано. Как бы это ни было жутко, Сыкоу Хай в конечном итоге действительно помог. Он помог больше, чем может себе представить.

Может ли его дух вернуться? Я спрашиваю Росинку.

Пока неясно. Время покажет.

Про Лотос ты могла сказать наверняка.

Потому что прошло