Исследователи Гора - Джон Норман

Кису и Айари спали. Я посмотрел на белокурую варварку, длинной палкой перемешивавшую угли в костре.

– Иди к шесту, – сказал я, указывая на тонкое деревцо, служившее невольничьим шестом, под которым спали Тенде и Элис. – Сядь и скрести руки за спиной.

Она послушалась и только охнула, когда я туго связал ей запястья узкой полоской кожи.

– Господин… – робко произнесла девушка.

– Да?

– А мне ты не дашь одежды?

– Готова ли ты заслужить ее?

– Если ты прикажешь, я все сделаю. Ведь я – рабыня.

– А если я не прикажу?

– Но, господин…

– Ты будешь молить меня, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?

– Нет! – выпалила она. – Никогда!

– Пора спать, – сказал я.

– Но я хочу одеться! Пожалуйста, господин!

– Пора спать, – повторил я. – Ложись. Она легла на бок и всхлипнула.

– Я не могу умолять тебя… Я земная женщина.

– Элис – тоже земная женщина.

– Она – рабыня, – с отвращением выговорила дикарка.

– А ты?

– И я, – горько вздохнула она. – Я тоже рабыня.

– Одежду надо заслужить.

– Я не могу!

– Тогда спи. Завтра будет долгий и трудный день.

– Господин, – прошептала девушка.

– Что?

– Сегодня вечером… это был урок?

– Возможно.

– Ты показал, что господин волен сурово наказать рабыню без всякой на то причины.

– Верно.

– Но разве ты по-своему не добр к рабыням, пусть даже ты жестоко обращаешься с ними? – спросила она.

– Хочешь отведать плетки?

– Нет, господин.

– Не много проку будет мужчинам от такой рабыни, как ты, – сказал я, – если тебя, по твоей глупости, придется живьем бросить слину или тарлариону.

– Я поняла. – Она горько вздохнула. – Ты не добр.

– Ни капли, – усмехнулся я.

– Ты учишь скотину знать свое место.

– Правильно, – улыбнулся я.

На мгновение во мне всколыхнулась нежность, но я подавил минутную слабость. Одновременно мне захотелось схватить девчонку за тоненькие лодыжки, перевернуть на живот, раздвинуть ноги и грубо изнасиловать прямо в грязи. Но я не сделал и этого.

Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.

– А чего мужчины хотят от рабынь?

– Всего, – ответил я.

Она с тоской опустилась на землю.

– Господин?

– Что?

– Любой мужчина в любой момент может сделать со мной все, что хочет?

– Да, – ответил я.

– И ему не нужно на это никакой причины?

– Абсолютно.

– Неужели мужчины всегда бьют и обижают рабынь без повода?

– Мужчина волен избить тебя, когда пожелает, особенно когда ты проходишь курс рабыни. Разумеется, никто не станет бить рабыню в обычной ситуации. В этом просто нет смысла. Когда рабыня хорошо обучена, с ней можно делать множество других, куда более приятных вещей.

– Если я буду приятна моему господину, он не станет избивать меня, правда?

– Почему же? Станет, если ему того захочется.

– Но если я буду ублажать его полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня, – последние слова она подчеркнула, – вряд ли ему захочется меня бить?

– Нет, конечно, – ответил я. – При этом ты должна понимать: если ты хоть чуточку, хоть на самую малость вызовешь его недовольство, он может наказать тебя любым способом, какой сочтет уместным.

– Я прекрасно это понимаю. Но я постараюсь ублажить моего господина.

– Полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня?

– Да, – сказала она. – Я всеми силами буду стараться доставить удовольствие господину.

– Господам, – поправил я. Она судорожно сглотнула:

– Да… господам.

Она знала, что на Горе у женщины может быть много хозяев.

Я видел, что рабыня, живущая в ней, отчаянно стремится наружу.

– Ну, теперь ты готова заслужить одежду? Блондинка в ужасе отпрянула.

– Я не могу!

– Ну что ж, оставайся голой.

– Хорошо, – с вызовом ответила она.

– У тебя был шанс заслужить одежду, – сказал я. – Ты им не воспользовалась. Возможно, этот шанс был последним. Она со страхом посмотрела на меня.

– Спи, – приказал я.

– Да, господин…

Я сидел у догорающего костра. Через некоторое время Кису сменит меня, и я смогу немного вздремнуть перед рассветом.

Я думал об обитателях реки и тропического леса. Я вспоминал, как на берегу, на торчащих из земли узловатых корнях нежились на солнышке крохотные рыбки – длиной около шести дюймов, с круглыми навыкате глазками и малюсенькими боковыми плавниками, похожими на ласты. У этих рыбешек есть и легкие и жабры. Благодаря этому они во время засухи могут перебираться по суше в другие ручейки и озерца, а также спасаться от речных хищников. Но обычно они не удаляются от воды. Иногда они даже ухитряются загорать на спине дремлющего тарлариона. Когда тарларион погружается в воду, они не соскальзывают с него – только стараются держаться подальше от его пасти. Эта уловка помогает им спасаться от других хищников, в особенности от черного угря, который никогда не приближается к тарлариону. К тому же хитрые рыбешки до отвала наедаются остатками тарларионо-вой добычи. Они даже отгоняют друг друга от тарлариона, оберегая «свою» территорию на спине чудища. Название этих крошечных рыбок – гинты.

Я пошевелил угли в костре и подумал, не дать ли белокурой дикарке еще один шанс. Ладно, махнул я рукой, решу позже.

– Кису, – окликнул я. – Вставай. Твоя смена. Кису зашевелился, и я вытянулся на земле. Я думал о реке, о ее течении и уснул очень быстро.

30. МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ИДТИ ВВЕРХ ПО РЕКЕ

– Не дайте каноэ перевернуться! – заорал Кису, перекрикивая грохот воды.

Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.

– Не спотыкайся, Голая Рабыня! – прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.

– Хорошо, госпожа. – Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.

Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.

Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто – имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания – разве что прикрикивали, веля заткнуться.