Темная роза - Синтия Хэррод-Иглз

– Пока нет, но мы надеемся, к марту его сделают. Пока мы установили рядом с мельницей малое колесо, но все равно чаще всего приходится валять сукно вручную. Это не дешевая вещь, потеря колеса.

– Гораздо более дорогая, чем ты можешь себе представить, – пробормотал Эмиас, и Нанетта посмотрела на него с жалостью и одновременно со злостью: хотя свалившаяся на него беда была велика, но Эмиасу всегда удавалось своими словами или действиями превратить жалость к себе в какое-то иное чувство.

– Завтра, если ты захочешь прокатиться, ты можешь поехать с нами и посмотреть, как идут работы по восстановлению мельницы – предложил Пол. – Эмиас, на чем может поехать Нанетта?

– На моем Соколе, если захочет. Я не поеду. Завтра праздник, так что я посижу в тепле. Я рад, что ты приехала, кузина. Отец никогда так не согревает дом, как к твоему приезду – он считает, что придворные дамы особенно чувствительны к холоду, в отличие от нас.

Нанетта рассмеялась, обрадовавшись, что у Эмиаса прорезалось чувство юмора, а Пол сказал:

– Не хочешь ли ты посмотреть на новый гобелен, который я заказал? Его еще не повесили, и я как раз хотел узнать твое мнение, где бы его лучше разместить. Он в кладовой в коридоре – пойдем?

Хотя Нанетта поняла, что это, скорее всего, просто предлог, чтобы поговорить с ней наедине, она сразу встала. Пол приказал двум слугам нести впереди жаровню, а Нанетта подобрала Аякса и пошла следом. Процессию заключал Александр, а Эмиас остался нежиться у огня.

Слуги поставили жаровню на пол в кладовой, и Пол сделал им знак подождать в коридоре, а сам провел Нанетту к гобелену, натянутому на раму. Падавшего из окошка света как раз хватало на то, чтобы рассмотреть его.

– Ах, дядя, он великолепен! – воскликнула Нанетта. – Вам гобелен, наверно, стоил безумных денег! Он ничем не хуже дворцовых, только поменьше.

– Но он и сделан на небольшую стену, – как бы невзначай заметил Пол.

Нанетта пристально посмотрела на него.

– Так вы уже решили, куда его повесить? – поинтересовалась она.

Пол не отвечал, и тут она сама начала понимать, приглядевшись к изображению. На зеленом пригорке, усыпанном цветами, сидела дева в серебристо-голубом одеянии, с длинными черными неприкрытыми волосами – очевидно, девственница. В одной из ее длинных стройных рук было серебряное зеркало, и стоявший радом с ней, опершись на ее колени, единорог, с золотой цепью на шее, смотрелся в это зеркало. Другая ее рука лежала на его передних ногах, покоившихся на ее коленях. Фон был темно-красный и расшит цветами и птицами, а также разными зверюшками – лисами, белками, мышами и так далее, очень милыми и веселыми.

– Это для тебя, Нанетта, – проговорил Пол. – Я заказал его для тебя. Ты еще не догадалась? Он должен висеть в спальне, напротив кровати, чтобы это была первая вещь, которую ты увидишь, когда будешь просыпаться. Девушка – это ты, а единорог – это любовь. Тебе нравится?

– Прекрасный гобелен, гораздо лучше, чем я заслуживаю.

– Ничто не может быть слишком прекрасно для тебя. Нанетта, когда ты собираешься вернуться? Твоя госпожа должна была уже освободить тебя от клятвы, ведь теперь она коронована, у нее есть муж и ребенок. Ты сказала, что...

– Я помню, – ответила Нанетта почти сердито. Ей не хотелось сразу отказывать ему. – Она попросила меня остаться до рождения сына.

– Но когда? – спросил Пол. Его голос казался безжизненным.

– Ребенок должен родиться в августе. – Она повернулась к нему, и он схватил ее за руку и стал машинально поглаживать.

– Нанетта... – начал он с явным усилием, – Нанетта, ты ведь хочешь вернуться домой? Нет, подожди, не отвечай сразу – теперь я старик, и вот рука не действует. Конечно, вполне естественно, что ты не хочешь выйти за меня замуж. Но я хочу, чтобы ты знала, что здесь всегда будет твой дом, что бы ты ни думала обо мне.

– О, Пол! – беспомощно выдохнула Нанетта.

– Ты скажешь мне, если передумаешь? Я должен это знать!

– Ты вовсе не стар, – сказала она, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали фальшиво. – А твоя рука – это ерунда. Только тебе, наверно, трудно с ней, но не другим.

– Я больше не могу играть, – продолжал он. – Ты помнишь, как я играл на лютне?

– Есть много других инструментов, ты мог бы научиться играть на арфе. При дворе, например, есть однорукий арфист. Не отчаивайся – жизнь еще не кончилась. Тебя отравляет твое горе, но ты не должен поддаваться ему.

– Но ты, Нанетта, что же ты все-таки решила?

– Я хочу вернуться, – ответила она, твердо глядя ему в глаза. – Я хочу выйти замуж и иметь своих малышей. И ты знаешь, что ты – единственный мужчина, за которого я могу выйти.

– Но разве это единственная причина, по которой ты вышла бы за меня? – тихо спросил он.

Она некоторое время смотрела на него, на его красивое лицо и широкие, не сутулящиеся плечи. Ей внезапно вспомнились король и Анна: «Как же я могу не любить его? – спросила как-то Анна. – Ведь он так добр ко мне». «Подумай, – сказала себе Нанетта, – как он любит тебя». Пол был единственным мужчиной, за которого она бы вышла замуж, но дело было не только в этом.

Она видела, как мучительно для него ожидание ее ответа, и решила не терзать его. Она протянула свободную руку и положила ее на его волосы, которые помнила еще черными и вьющимися.

– Похоже, их тронул иней, но под ним они могли остаться черными, если только его смести. Нет, Пол, это не единственная причина.

Он улыбнулся, но его глаза оставались тревожными.

– Иней тронул не только мои волосы, – произнес он. – А другая причина?

– Я люблю тебя. – И тут она увидела, как его лицо озарилось счастьем, подобно лучу солнца, внезапно пробившемуся сквозь тучи и осветившему холмы. Он отпустил ее руку и обнял ее.

– Эта рука еще годится на то, чтобы обнять тебя. Нанетта посмотрела на его губы и вздрогнула. «Я в самом деле его люблю».

Они нежно поцеловались, отлично понимая, какие страсти бушуют в них, во тьме, что была за прикрытыми веками.

– Я буду ждать тебя всегда, – вымолвил Пол наконец, и Нанетта уткнулась головой в его грудь, некоторое время просто наслаждаясь чувством покоя и защищенности в его объятиях.

Когда она снова оказалась при дворе, Морлэнд стал казаться ей далеким, почти сказочным королевством, не имеющим отношения к реальной жизни. Она с тоской вспоминала об этом тихом Рождестве, так как при дворе повсюду подстерегала опасность, казалось, никогда не исчезавшая, пока были живы леди Екатерина и леди Мария. Больше всего Анна опасалась леди Марию, так как Екатерина была больна, и, хотя многие ей сочувствовали, большинству пришлось понемногу признать реальность нового брака. Но леди Мария слишком долго была английской принцессой, ее любили, и многие полагали, что, независимо от того, незаконнорожденная она или нет, если английский престол суждено унаследовать женщине, то почему не перворожденной?