Чертополох и золотая пряжа - Алёна Ершова

быть, и смогла принять верное решение, а так - как ни крутила, никак придумать не могла, чем ей подобная скрытность поможет.

— Пожалуй я не буду давать тебе прямого запрета на это.

На том и сошлись. Мари вернулась в мягкую постель к теплому плечу мужа. Стоило ей лечь, как легкая рябь прошла по замку. На конюшне заржала лошадь. Постельничий скрипнул за дверью раскладным стулом. Через некоторое время прокричала, сменяясь, стража. Король Гарольд подмял под себя супругу, уткнулся в ее волосы и, не просыпаясь, произнес:

— Станцуй со мной, о прощальное пламя. Обожги меня поцелуями, пей меня, дыши мной, дочь Грианана‌‌, моя королева.

3.4 Встреча у ручья

Решение просить помощи у сидов далось Румпелю с трудом. Слишком свежи в памяти рассказы грогана о плате, которую был вынужден дать отец за право сесть на трон. Нет, идти к сидам следовало не с просьбой, а с предложением. И предлагать надо так, чтобы отказаться у Хозяина Холмов не было никакой возможности. А вот тут, как говорится, все, что ни делается к худшему, делается к лучшему.

— Так. Что там братец говорил про вырубку Бернамского леса? – Румпель достал с полки огромную книгу, сдул с нее пыль и начал медленно переворачивать страницы, ища свои записи десятилетней давности.

— Да то и говорил. Город растет, дома строить негде, леса слишком много. Вот и велел мне, — Калдер фыркнул и принялся искать, чем можно поживиться в кладовой. – Точнее, не мне, а лесничему начать полную вырубку. Прям со стороны Бренмара.

Румпель поднял взгляд от книги.

— А лесничий-то жив?

— Жив. Что ему, дураку, будет? Решил, видишь ли, коня ничейного возле озера поймать. Приманил меня краюхой медовой. Хотел погладить, да прилип бедолага. Ох, я его от души по лесу покатал, а потом в озеро с головой и макнул. Да щедро так, на полную глубину, чтоб не забывал, в каком лесу он службу несет. Выплывать, конечно, не стал помогать, а вот когда этот тюленчик наплавался вдоволь, обернулся человеком, да предложил до дома проводить. И этот дурень сам пригласил меня в дом! Представляешь, даже не заметил, что у меня с волос капает, да водоросли торчат. Только вот беда у бедняги дома жар начался. Пришлось ему просить меня королю весточку передать: мол, заболел его верный слуга, сопровождать на охоте не сможет. Я же решил братца твоего дурными вестями не расстраивать, да веселье ему в Самхейн не перебивать. Обернулся этим самым лесничим, кобылицу черногривую из стойла взял и поехал честь по чести Гарольда сопровождать. Оказалось - не зря. Тебя вон предупредить успел, когда он в туман за кабаном сиганул. Ну а потом явился наш рыжебородый король да на пир в мыльни позвал, а я что, скудоумный что ли, от еды и красавиц отказываться, тем более, когда все это изобилие само в руки идет?! Оттуда и новости горячие, как лепешки из печи.

— Ясно, — Румпель, казалось, и не слушал завершение рассказа, внимательно вычитывая что-то в своих записях.

— Ага! В прошлый раз Наклави появился десять лет назад. Вышел он из моря так же в темное время года, и о нем не было ни слуху ни духу аж до самого Гойдхила. А вот там начался ужас. Демон отравил землю, заразил местных той дрянью, что потом в округе долго еще бушевала. Выжившие очевидцы все твердили, будто он искал кого-то.

— Угумм, — Калдер спешно проглотил кусок буженины, что успел уже положить в рот. – Помнишь, спакона Тэрлег тебе, еще говорила, что успокоить Наклави можно, рассыпав на могиле отца твоего прах некого Трэйлла Деннисона, охотника на сидов. Только вот мачеха твоя отказалась рассказывать, где курган короля Николаса. Вот чудище и вернулось.

— Вернулось. Хоть я этого Деннисона и так накормил собственными кишками, когда узнал, что тот вытворял.

— Да, с такими людьми и демонов не надо. Слушай, может опять какой душегуб появился, вот Наклави и покинул свои глубины?

— Не знаю, друг. Но мне тоже кажется, что не просто так море выплевывает жуткого всадника без кожи. Но о Наклави я буду разговаривать с Гарольдом. Вряд ли брат справится сам. А вот о судьбе Бернамского леса стоит поговорить с Ноденсом. Тем более, пока темная часть года и Холмы открыты.

Калдер приободрился. Сейчас в сидах пора праздников и веселья. Столы, заставленные яствами, бездонные кубки, котел, в котором не переводится мясо. Песни, от звучания которых на стенах холмов распускаются ароматные цветы. Тонкокостные девы, в легких одеяниях, звонко хохочущие и пускающиеся в пляс, стоит лишь повести бровью. Хотя после пышнотелой красотки Мари дочери богини Дану уже не казались столь привлекательны. «Но если взять двоих… - келпи довольно сощурился, водя в воздухе руками, — э-нет, два угря еще не лосось».

Как ни поторапливал друга Калдер, выбрались они из волшебного колодца ближе к вечеру. Сумеречный лес встретил колким ветром и криками совы. Довольный еще некоторое время назад, келпи весь сник, поглубже кутаясь в плащ. Шорох шагов в опавшей листве переменялся лишь с тихим бормотанием хранителем озера. Так и шли на праздник - хмурый молчаливый человек и недовольный ворчащий дух. Вдруг почти у самого ручья в полутьме келпи споткнулся и, выставив вперед руки, полетел на землю. Сел, потирая ушибленную ногу.

— Совсем местные бабы о совести забыли, ты глянь: валек[1] на берегу бросили и целую корзину белья.

Румпель задумчиво глянул на вещи.

— Так люди не живут…

Но договорить не успел. Совсем близко раздался истошный крик, да такой силы, что мерзлая земля под ногами разлетелась во все стороны. Калдер повалился на спину, а Румпель выхватил меч да круто развернулся. Но стоило ему приметить под можжевельником тонкую женскую фигурку, как он опустил оружие и накинул на голову капюшон.

— Можешь не прятать лицо, принц без имени. Я давно не принадлежу к живым.

— Но и среди мертвых не числитесь, госпожа Бенни.

Женщина одним смазанным движением поднялась и приблизилась вплотную к магу. Румпель с трудом подавил инстинктивное желание отпрянуть. Выдержал прямой взгляд заплаканных глаз и, приложив руку к груди, поклонился.

Та, которую назвали Бенни, подняла валек, совершенно по-человечески шмыгнула носом и стала вылавливать из ручья перепачканную в крови рубаху.

— Ну, вот опять, — сквозь слезы произнесла сида. – Я ее стираю, стираю, а