Чебурашка - Дмитрий Ромов

Тот вздрагивает, замолкает и начинает с испуганным и одновременно независимым видом осматриваться вокруг.

— О, Чеба, здорово, — бросает он мне.

Я только головой качаю:

— Я торчу, Юрик, ну что ты за болтун!

Он тут же расплывается в улыбке. Цепень проходит с независимым видом и садится за последнюю парту. И под глазом у него действительно чернеет свеженький фингал.

Я подхожу к нему.

— Принёс?

— Чё те надо? — щерится он.

— Бабки мои принёс?

— Какие тебе бабки! — рычит он. — Я из-за тебя тачку разбил.

— Не из-за меня, а из-за себя. Но это, как в пословице. Впрочем, не мне тебя учить. Это было честное пари. За тобой долг чести.

— Отвянь, я сказал.

— Народ! — повышаю я голос.

Все стихают. Они и так прислушивались к нашему разговору, а теперь и подавно. Всем интересно.

— Перед новым годом я устраиваю бой без правил и вызываю на него Альберта Цепа Черепанова! Будем биться до нокаута. Победит крутейший! За Цепом долг чести и я требую смыть его кровью!

Поднимается тихий гул.

— На бой будут приниматься ставки. Без ограничений. Сделайте правильную ставку и поднимите нехилые бабки! Будет круто! Настоящий праздник! Настоящее зрелище! Если Цепень не зассыт!

— А он не зассыт! — раздаётся позади меня.

Это Вика входит в класс.

— Да же, Алик? — обращается она к Цепу. — Ты же примешь этот вызов? Ну, пожалуйста!

— Да я его соплёй перешибу, — недовольно цедит он. — С кем там биться-то?

— Значит, ты победишь, — пожимаю я плечами. — Цепень, ты чё, как ссыкло, в натуре? Чё ты жопой опять крутишь? Ты будешь биться или нет?

— Ну… ладно, — неохотно пожимает он плечами. — Считай, ты уже покойник. Я могу хоть сейчас тебя урыть. Зачем четыре месяца ждать?

— Что? Что ты там шепчешь, девочка? Высунь язык из задницы и скажи ещё раз! Ты будешь биться или нет?

— Да, щегол! — говорит он громче.

— Не слышу, сучонок!

— Да!!! — орёт он и вскакивает из-за стола. — Я надеру тебе жопу, сука!

— Да!!! — ору я в ответ и потрясаю над головой сжатыми кулаками. — Ты покойник, Цепень!

Ну, а что, шоу — значит шоу.

— Да!!! — орёт и Юрик. — Чебурашка против Цепня! Бой века! Да!!!

— Юра, Белозерский, — раздаётся от двери спокойный голос биологички. — Ты чего шумишь? Иди-ка лучше к доске. Все начинают ржать. Давай-давай, выходи. Здравствуйте, ребята…

После школы я забегаю домой. Забегаю совсем ненадолго, бросаю «дипломат» и уметаюсь в прокуратуру. Там меня должна ждать мама, чтобы присутствовать на допросе.

Мы поднимаемся по лестнице, находим нужный кабинет и заходим внутрь. Следователь, скучный лысеющий человек, зачёсывающий редкие волосы на плешь и прячущий маленькие тусклые глазки за толстыми линзами очков. Вид у него постный и голос невыразительный и монотонный. Да и кабинет у него тоже до ужаса скучный и невзрачный.

— В принципе, у меня особых вопросов нет, — говорит он, когда мы садимся перед ним за стол. — Всё понятно, остаётся только несколько отдельных моментов, но это не к вам вопросы. Отпечаток на ноже принадлежит задержанному, так что тут даже и смысла нет копья ломать. Нет, нюансы, конечно могут быть даже в таком простом деле, но не в нашем случае. Подозреваемый ранее судимый, да он и не отрицает, словом, получит он полной программе. Но вот, что мне не даёт покоя, так это икона. Понимаете? Он потребовал от вас икону, правильно?

— Да, — подтверждаю я, радуясь, что не приходится приносить присягу на библии. — В противном случае, угрожал убить моих родителей.

— А почему вы ничего родителям не сказали? Это ведь немного странно…

— Да, — киваю я. — Но у меня мама, знаете какая впечатлительная, она бы сразу в милицию побежала. Да я, собственно и сам побежал… Ну, вы знаете, наверное.

— Да-да, — суетливо подтверждает он, бросая взгляд на маму, но она про дядю Витю не в курсе. — Это у нас другое дело, оно пока в разработке, так что о нём мы сегодня говорить не будем.

— Конечно-конечно. Ну, вот, собственно, вы понимаете, почему я не хотел, чтобы это всё раскручивалось в обычном порядке и почему я пошёл напрямую к Сергею Андреевичу Пьянову.

— Да-да, — кивает следак и снова бросает взгляд на маму. — Потому что не хотели волновать родителей.

— Вот именно, — улыбаюсь я.

Про Шерстнёва меня настоятельно просили ни с кем не говорить, даже с родителями.

— Хорошо, — продолжает следователь. — Но икона… Мы провели экспертизу и выяснилось, что она стоит очень недорого и исторической ценности не представляет.

— Но мой дядя этого не знал, — говорю я, — и всем рассказывал, насколько она редкая и ценная.

— Так-так, да, — кивает он каждому моему слову. — Но почему-то подозреваемый это отрицает. В убийстве он практически сознался, а вот в том, что требовал от вас икону, не представляющую художественной и исторической ценности, не признаётся. Почему?

— Мне трудно сказать, что может быть в голове у преступника, — пожимаю я плечами. — Ни малейшего представления не имею.

— Понятно… Понятно…

Он поджимает губы и долго смотрит в свои бумаги, но потом, очнувшись, поднимает глаза на маму и обращается к ней.

— Нина Александровна, вы разрешите нам провести короткую очную ставочку? Ничего страшного и неприятного. Я просто поговорю в вашем присутствии с подозреваемым.

— Что? — теряется мама и беззащитно смотрит на меня.

— Знаете, — говорю я, — нам бы очень не хотелось встречаться с этим рецидивистом. Разве можем мы заставить его сказать правду, если он не хочет. Для чего нам волновать маму? Да и для меня эта встреча очень даже неприятная.

— Понимаю, понимаю, — соглашается следак. — Но это очень бы помогло следствию. Вы поймите, для вас никакой угрозы нет, а вот для меня это очень важно. Не для меня, конечно, а для торжества справедливости. Понимаете… с иконой этой… не сходится что-то… Не сходится… Нина Александровна, ну, разве вы не хотите помочь следствию и поскорее уже перевернуть эту страницу?

Он смотрит так проникновенно, что мама начинает колебаться. Нет,