Тюрьма и воля - Михаил Ходорковский

Позднее эту связь бизнеса и власти подтвердит и Борис Ельцин:

В сегодняшней России, да и в мире, слово «олигарх» применительно к представителям нашего бизнеса звучит непременно с криминальным оттенком. Между тем к криминалу эти люди не имеют ровно никакого отношения. Это не воровские бароны и не главы мафиозных кланов. Это представители крупного капитала, которые вступили с государством в тесные и сложные взаимоотношения. Именно это привлекает к ним пристальное внимание общества, именно это заставляет и журналистов, и правоохранительные органы изучать их жизнь и деятельность почти под микроскопом. На самом деле влияние крупного капитала на власть неизбежно практически в любой стране. Весь вопрос в том, какие формы приобретает это влияние…

Запад боялся вкладывать большие деньги в Россию, боялся одалживать большие деньги российским бизнесменам. Наши же предприниматели — рисковали. Рисковали крупно. Понятно, что, если бы выборы 1996-го выиграли коммунисты, первое, что они сделали бы, — национализировали всю собственность. Поэтому, заплатив сотни миллионов долларов, отечественные бизнесмены были кровно, в буквальном смысле, заинтересованы в стабильности власти, ее преемственности.

Вот она — эта точка отсчета. Вот ответ на вопрос: почему власть и бизнес оказались рядом?[76]

Эта идея преемственности аукнется Ходорковскому через семь лет после тех выборов, когда преемник Ельцина, им же за ручку приведенный к власти и посаженный в президентское кресло, как теперь выясняется, практически бессрочно, распорядится судьбой Ходорковского, судьбой его компании, судьбой и жизнями его коллег. 1996 год станет печальным уроком и для российской журналистики, пожертвовавшей (как правило, совершенно искренне, исходя из глубинного неприятия коммунистов) законами профессии в интересах одной политической группы. Мы все платим за это сегодня, причем в такой последовательности: сначала Путин оседлал медиа, потом бизнес.

Глава 9

ЮКОС: хозяин

Михаил Ходорковский

ЮКОС: начало

Для правительства участие в залоговых аукционах имело целью не только пополнение бюджета хоть какими-нибудь деньгами от приватизации и даже не только обеспечение валютных поступлений за счет увеличения экспорта (точнее — его «непрекращения»), не только социальный мир в регионах, где начали выплачиваться зарплаты. Не менее важным было, как я сейчас понимаю, получение гарантии лояльности на выборах от ведущих финансовых групп, обладающих серьезным общественно-политическим влиянием.

Несомненно, стоимость активов зависела от ситуации. До выборов — «копейки» (сотни миллионов), в случае победы Зюганова — ноль, после победы Ельцина — столько, сколько стоило хорошее предприятие в предбанкротном состоянии и не консолидированное.

Оценить сложно, акции плохо торговались. Но, думаю, пару миллиардов, если бы нашелся покупатель. И он бы проиграл! К концу 1998 года ЮКОС опять стоил несколько сот миллионов, несмотря на докупку новых активов (ВНК).

Котировки акций очень зависят от стоимости нефти и себестоимости ее производства. А и с тем, и с другим был «швах», и только после завершения реструктуризации (в конце 1999 года) стоимость компании начала устойчиво расти.

Надо понимать, что в 1996 году ЮКОС владел 38–40 % акций своих основных дочерних предприятий. Остальные принадлежали тысячам инвесторов, некоторые из которых были настроены совсем не конструктивно. Процесс интеграции подразделений шел до 2001 года, хотя в основном был закончен в 1999 году.

Это большие деньги и, главное, — огромные усилия.

Мы не только понимали мы — точно знали, что будет, если победят коммунисты. Однако, конечно, вне зависимости от перспектив, мы были вынуждены сразу заняться ЮКОСом. Слишком плохая была ситуация. Сначала взялись за финансы и экономику.

В какой-то момент я сам пришел к Муравленко в качестве зама по экономике. Конечно, за шесть месяцев немногое удалось сделать (с конца 1995-го до середины 1996 года). ЮКОС — гигантское предприятие, в 10 раз больше того, которым я руководил перед ним. В общем, шесть месяцев шла учеба и первичные антикризисные мероприятия.

Я уже не очень хорошо помню всю историю с «заходом» в ЮКОС. Понятно, что «процесс» шел длительное время. Причем, вопреки очередному мифу, ОАО «Юганскнефтегаз» — вовсе не единственный важный объект компании, а город Нефтеюганск — не единственный и даже не самый большой город, где ЮКОС был градообразующим предприятием.

Да, там добывалось 60 % нефти компании, но еще 40 % — в Самарском регионе, и там же, в Самарском регионе, она перерабатывалась, а крупные (тысячи сотрудников) сбытовые подразделения находились еще в девяти регионах (я про 1996 год).

Города Новокуйбышевск, Сызрань и целый ряд более мелких населенных пунктов (каждый с десятками тысяч жителей) зависели от бесперебойной работы ЮКОСа. Но еще важнее то, что от бесперебойной работы ЮКОСа зависела вся транспортная инфраструктура и треть котельных девяти областей России.

Замечу: история «вхождения» на самом деле продолжалась до 2000 года, так как, только закончив с ЮКОСом в «прежних границах», мы начали интеграцию ВНК (это еще несколько крупных населенных пунктов и более 40 000 сотрудников), а затем — Ангарская нефтехимическая компания (еще один крупный город — Ангарск, еще одно гигантское предприятие, еще целый ряд регионов, инфраструктурное благополучие которых зависело от нас).

Причем времени на «раскачку» все эти годы не было. Зарплату надо платить сразу, контракты исполнять, горючим каждый район каждого региона обеспечивать. Северный завоз, посевная, уборочная, котельные, машины пожарных и скорой помощи, войска (особенно действующая часть армии) ждать не могут. Запасы же у всех — минимальные, на несколько дней (если вообще есть). Конвейер. Причем конвейер разваленный.

Сегодня почти невозможно представить, какой «ор» стоял тогда. Непрерывно. Дня не проходило, чтобы не звонил кто-то из губернаторов, из членов правительства с буквально чрезвычайной ситуацией. Я уже не говорю о чиновниках более низкого уровня, с которыми общались мои сотрудники.

А каких угроз я только не наслушался! И ведь ничего не скажешь, людей можно понять. Они сами едва «держали удар».

Параллельно шла кампания по выборам президента, результатом которых могла стать очередная вспышка гражданской войны. И мое участие в «предвыборных баталиях» было непосредственным. И тоже грозило в лучшем случае тюрьмой. Работали мы «на выборы» много и нервов много потратили, поскольку, кроме Зюганова, были те, кто хотел, чтобы Ельцин во имя власти отказался от демократии. Это означало бы отдать страну во власть силовой группировке. Позже это все же случилось, но, к счастью, — позже. Страна успела несколько лет побыть свободной, чему-то научиться. Во всяком случае я успел.