Тюрьма и воля - Михаил Ходорковский

За обеспечение средств для участия в аукционе отвечал Платон Лебедев. Он довольно подробно рассказал об этом на суде.

Платон Лебедев (в своем выступлении на втором процессе против Ходорковского и Лебедева в Хамовническом суде): Естественно, всех интересует источник: на какие средства приобретался контрольный пакет акций ЮКОСа в 1995–1996 годах… Это отчетность банка МЕНАТЕП за 1995 год… Здесь, в частности, указано, что только за 1995 год банк МЕНАТЕП заработал доходов на сумму 3 трлн 481 млрд рублей. Это только за 95-й. Поскольку курс был порядка 4000 рублей за доллар, то банк только за 95-й заработал доходов на сумму около $1 млрд. Таким образом, источником финансирования покупки у государства контрольного пакета акций ЮКОСа в 1995–1996 годах были денежные средства банка «МЕНАТЕП-Москва», точнее — средства Группы банка МЕНАТЕП как холдинга. Если кратко суммировать, инвестировав 43 745 580 000 рублей и $520 млн, компании «Лагуна» и «Монблан» в 1995–1996 годах приобрели… контрольные пакеты в ходе залогового аукциона и инвестиционного конкурса. При этом компания ЮКОС на тот момент имела накопленные убытки и просроченную задолженность, в том числе перед бюджетом, на сумму более $2 млрд. Это стартовая ситуация.

Владимир Дубов: Если говорить сегодня, были ли те аукционы рыночными, честными, ответ — не были. Аукцион проходил внутри компании ЮКОС. ЮКОС проводил аукцион по продаже себя. Если ЮКОС в лице его представителей согласен, чтобы вы его купили, — тогда да, никому не нужен социальный взрыв на предприятии. Без согласия предприятия купить его было невозможно. Ни одно из предприятий, которые были выставлены на аукцион. Конкуренция могла быть только на уровне взаимодействия с предприятием, потом с правительством.

Спустя годы Егор Гайдар скажет: «Знаете, я не имел отношения к залоговому аукциону. Мне не нравится, как были проведены залоговые аукционы. И тем не менее… я скажу одну вещь, которую важно понимать. Перед залоговыми аукционами в российском правительстве обсуждался вопрос о том, что мы будем делать, когда — а это неизбежно по тенденции — Россия перестанет быть экспортером нефти и станет импортером нефти. Это планировалось на 2000 год. Тогда же обсуждался вопрос о том, что делать с Нижневартовском, когда добыча нефти на „Самотлоре“ остановится в 2000 году. Что делать с 200-тысячным населением города? Вот когда мы приватизировали нефтяную отрасль, в том числе с помощью залоговых аукционов, у нас возникла другая проблема: что делать с таким быстрым ростом добычи нефти, которая создает нам проблемы, скажем, в переговорах с ОПЕК, которая говорит нам: „Почему же вы так быстро наращиваете свою долю на рынке?“ Вот это про залоговый аукцион. Еще раз подчеркиваю, мне не нравится, как были проведены залоговые аукционы. Но результатом их стало то, что мы от экономики, в которой нефтедобыча стремительными темпами падает, буквально, почти сразу, перешли в экономику, где нефтедобыча стремительными темпами растет. Вплоть до „дела ЮКОСа“ После того как мы решили ренационализировать часть нефтяной отрасли, проблема с ОПЕК исчезла, потому что темпы роста нефтедобычи упали в пять раз. Как раз с того момента, как мы решили, что лучше ренационализировать часть нефтяной отрасли»[74].

Олигархи

Именно в 1995–1996 годах возникла смычка бизнеса и власти. Именно после залоговых аукционов и победы Ельцина на президентских выборах 1996 года группа бизнесменов, рискнувшая в 1995-м, сделавшая ставку на Ельцина, поспособствовавшая (в том числе и финансово) его переизбранию в 1996-м, а затем завершившая приватизацию заложенных государством активов, стала с полным правом называться олигархами. Кстати, как рассказали мне его друзья, Ходорковский дал свое определение олигархам: «Критичная для общества концентрация интеллекта в одной группе людей», то есть когда концентрация интеллекта в группе настолько высока, что переигрывает остальное общество.

Ровно через год после президентских выборов, летом 1997 года, Борис Березовский дал мне большое интервью для «Коммерсанта», в котором сказал: «Взаимопонимание (между бизнесменами. — НГ) было полным: угроза возвращения коммунистов требует единства противодействия. Гусинский был не единственным, с кем я переговорил в Давосе. Столь же остро чувствовали ситуацию Володя Виноградов, Миша Ходорковский, Явлинский, Лужков. Чубайс, жестко прокомментировавший на своей знаменитой пресс-конференции восторги по поводу так называемого обновленного коммунизма, выразил то, о чем все мы думали… Мы своими глазами (в Давосе. — НГ) увидели реакцию на Зюганова — его встречали уже как победителя… У меня был любопытный разговор с господином Джорджем Соросом. Он прямым текстом сказал: „Вы совершаете ошибку, что не уезжаете из России. У меня есть примеры, как отрывали головы людям, которых я знал и которые цеплялись за свои деньги и оставались в странах, где совершались перевороты. Не заблуждайтесь, мы все прекрасно понимаем, что у вашего президента нет шансов“. Конечно, нелепо было бы думать, что все мы вот так вдруг прозрели в Давосе. Все видели, что ситуация в российском обществе трагическая, что люди не верят ни в новый курс, ни в действующего президента. Давос просто стал последней каплей. Там все было расставлено на свои места и не оставалось сомнений: нам не на кого рассчитывать, кроме самих себя. И никаких иллюзий относительно того, что „заграница нам поможет“. С этими иллюзиями мы тоже окончательно расстались в Давосе. Да, наверное, там очень хотят, чтобы у нас была страна по типу западной демократии, наверное, даже они готовы этому помочь, но без ущерба для собственного благополучия и не без собственной выгоды. Но ни о каких жертвах с их стороны не может быть и речи. Как только на политической арене мощно обозначились коммунисты, они обрушили на Зюганова водопад вопросов относительно гарантий западных инвестиций, проектов, контрактов. Они уже начинали с ним свою игру… Я вообще считаю, что коммунисты главным образом проиграли потому, что они своим основным противником видели не того, кто им оказался. Они видели слабовольных демократов, а столкнулись, в общем, с оскалом капитализма»[75].

Позднее эту связь бизнеса и власти подтвердит и Борис Ельцин:

В сегодняшней России, да и в мире, слово «олигарх» применительно к представителям нашего бизнеса звучит непременно с криминальным оттенком. Между тем к криминалу эти люди не имеют ровно никакого отношения. Это не воровские бароны и не главы мафиозных кланов. Это представители крупного капитала, которые вступили с государством в тесные и сложные взаимоотношения. Именно это привлекает к ним пристальное внимание общества, именно это заставляет и журналистов, и правоохранительные органы изучать их жизнь и деятельность почти под микроскопом. На самом деле влияние крупного капитала на власть неизбежно практически в любой стране. Весь вопрос в том, какие формы приобретает это влияние…