1661 - Ив Жего

— Трусы! — вскричал Габриель, отбиваясь, в то время как д'Орбэ бежал к нему на выручку, а за ним мчался мушкетер, поднявший тревогу. — Трое на одного! Давайте сразимся, как настоящие мужчины!

— Сейчас увидите, во что ему это станет, — пригрозил мушкетер, хватая д'Орбэ за руку. — Давайте сюда этого бешеного, — приказал он солдатам, тщетно пытавшимся унять не на шутку разозлившегося Габриеля. — Посидит у меня пару дней в кутузке — живо образумится…

У Габриеля от отчаяния сжалось сердце. Подойти почти к самой цели — и все прахом! Стиснув зубы, он принялся отбиваться с удвоенной силой.

— Видимо, придется задать ему хорошую трепку! — крикнул один из мушкетеров.

— Вы совершаете страшную ошибку! — вмешался д'Орбэ, которого начальник охраны пытался увести в сторону. — Мы везем письмо крайней важности!

— На помощь! — крикнул Габриель. — Помогите!

— Что там за шум?

Человек, произнесший эти слова, стоял против света по другую сторону ограды, в окружении полудюжины спутников, только что вышедших из дверей охотничьего домика. Резкими движениями, палец за пальцем, он поправлял на руках кожаные перчатки.

Мушкетер, отдававший приказы, вдруг умолк и приложил руку козырьком к глазам, прикрываясь от слепящего света.

— Ты что, оглох? Отвечай! Что тут за крики?

— Да вот, схватили двух возмутителей спокойствия, господин капитан… — неуверенным голосом ответил начальник охраны.

— Вовсе нет, — прервал его д'Орбэ, вырываясь из рук своего стража.

Щурясь от яркого света, он бросился к ограде.

— Господин д'Артаньян, солнце так слепит, что я вас не сразу узнал. Я Франсуа д'Орбэ, архитектор замка Во, принадлежащего господину суперинтенданту, а этот мальчик — секретарь суперинтенданта Фуке. У него срочное письмо от суперинтенданта к его величеству. Видите наш экипаж с гербом на дверцах? — сказал он, указывая на карету, стоявшую поодаль.

Д'Артаньян подал мушкетерам знак отпустить задержанных.

— Перестарались, — проворчал он. — Что ж, господа, позвольте взглянуть на ваше письмо, — бросил он Габриелю, просовывая руку сквозь прутья ограды.

Габриель отрицательно покачал головой и еще крепче сжал кулаки.

— Нет, сударь. Господин Фуке сказал — только в собственные руки его величества.

Сбитый с толку столь бесцеремонным ответом, д'Артаньян улыбнулся.

— Да уж, господин возмутитель спокойствия, дерзости вам не занимать. Вы случайно не гасконец, хотя бы на четверть? — прибавил он, все так же держа руку протянутой.

И уже более строго продолжал:

— Скорее, я начинаю терять терпение, господин секретарь.

Габриель не шелохнулся и только молча глядел на капитана мушкетеров.

— Хотя я всего лишь из Турени, сударь, но прекрасно понимаю, что значит — в собственные руки. К тому же дело слишком серьезное…

— Довольно, — резко прервал его человек в кожаных перчатках. — У вас письмо к королю Франции? Так давайте сюда и, ради Бога, позвольте мне наконец отправиться на охоту.

— Сир! — воскликнул д'Орбэ, узнав Людовика XIV.

Габриель, потеряв дар речи, присмотрелся к чертам лица, которые ему описывала Луиза, и ощутил большую силу духа в обращенном к нему взгляде, в тонких губах и в гордой, величественной посадке головы. Он достал из-за пазухи письмо и, преклонив колено, передал его королю.

Король молча взял конверт, и, когда увидел на печати белку, в глазах его мелькнула тревога. Он повертел конверт в руках, будто не решаясь его вскрыть.

— Господин д'Артаньян, предупредите, что выезд задерживается. Надо кое-что выяснить.

С этими словами король позволил лакею взять его шляпу и плащ, потом снял перчатки, которые перед тем так тщательно расправлял на руках, повернулся и направился к домику. Занеся ногу на первую ступеньку, он, словно что-то вспомнив, обратился к д'Артаньяну:

— Это не займет много времени. Да, и пусть, конечно, пропустят господина д'Орбэ — надеюсь, из любви ко мне он не станет жаловаться своему другу господину Фуке на излишнее рвение ваших мушкетеров…

Архитектор поклонился.

— Вместе с господином…

— Габриелем де Понбрианом, сир, — поспешил вставить юноша.

64

Лувр — среда 11 мая, четыре часа пополудни

— Прочтите, сударь, прочтите!

Король, у которого трепетали ноздри, а губы скривились в презрительной усмешке, нервно постукивая ногой по паркету, указал тыльной стороной руки, не оборачиваясь, на два письма на ломберном столе в своем рабочем кабинете.

Застигнутый врасплох Кольбер, который только что вошел, осторожно приблизился к столу и взял одно из писем.

— А теперь объясните, сударь, чем занимается моя полиция?! — гневно спросил король, даже не дав Кольберу времени прочесть письмо до конца. — Зачем нужны ваши тайные агенты, если о гнусных кознях в моем дворце меня предупреждает суперинтендант финансов? Вообразите себе, что произошло бы, если бы господин Фуке по тем или иным причинам не успел прислать ко мне этого юношу, Габриеля де Понбриана, или если бы тот не смог ко мне попасть, как это едва не случилось! Вообразите: я мог бы поверить в ложь! Меня чуть не одурачили! Я мог бы совершить ошибку! Вы хоть понимаете, Кольбер, — холодно продолжал он, — король Франции мог бы допустить несправедливость! Пришлось прервать охоту и мчаться галопом сюда. Я даже не успел переодеться, — король указал на свои сапоги. — Нет, такое просто недопустимо!

При упоминании имени Габриеля Кольбер вздрогнул от удивления. «Ну, конечно, это все он, неуловимый чертенок, пригретый Фуке. Надо же, теперь еще взялся спасать эту интриганку! Фуке, Лавальер и молокосос Понбриан… эти трое путают мне все карты, — думал он, чувствуя, как и его охватывает гнев. — По крайней мере, теперь известно имя этого затейника Понбриана, так что игра еще не закончена… Однако играть теперь придется осторожно. Надо найти бумаги раньше них. А если бумаги уже у них, — помрачнел он при этой мысли, — придется применить силу. Гонди не стал бы попусту трепать языком. Но для начала нужно сделать все, чтобы о провале с подложными письмами больше никто не узнал».

— Гнев вашего величества вполне справедлив, и я благодарю Бога, что столь полезные сведения — однако я недоумеваю, откуда они взялись, — были получены благодаря счастливому вмешательству господина Фукс. Впрочем, я и представить себе не мог, что он знаком с мадемуазель де Лавальер, — прибавил Кольбер с нарочитым прямодушием.

Король ничего не ответил, только бросил на него высокомерный взгляд.

— В конце концов, важно, что эти гнусные козни удалось разоблачить до того, как они обернулись бы непоправимыми последствиями, — продолжал Кольбер, потирая руки. — Разумеется, я намерен лично разобраться с этим подложным письмом, — поспешил пообещать он, пряча злополучный листок за манжет камзола.