Золотая кровь 3 - Ляна Зелинская

она исчезнет, что эта ночь — последнее, что ей осталось, стало муторно и горько, и захотелось плакать. Но она сделала несколько глубоких вдохов и сосредоточилась на работе. Главное — не думать сейчас об этом расставании. Потом. Всё потом.

На полках лежало много старинных ольтекских рукописей, выполненных из мягкой, но довольно прочной бумаги, которую изготавливали из коры священных фикусов. При этом бумага легко поддавалась сворачиванию, а ольтеки делали для свитков специальные тубы из полых бамбуковых стволов, и именно благодаря этому, многие рукописи очень хорошо сохранились.

Эмбер разматывала их, бегло просматривала и складывала обратно. Но ничего, что хотя бы отдалённо напоминало золотой свиток или уж тем более дневники её отца, среди этих бумаг не нашлось. Они искали долго, перебирая одну полку за другой, и в сиреневом сумраке слышался только шорох листов.

— Я хотел сказать… — внезапно произнёс сеньор Виго, нарушив тишину. — Может быть тебе и не понадобится переселяться на улицу Боскоджо. Наш контракт скоро закончится. Я собрал уже почти все нити воедино. Морис сегодня привёз очередные отгадки, так что осталось только выяснить, что же это за бриллиант и в чём его ценность. И, я надеюсь, не сегодня, так завтра мы всё окончательно выясним. А потом… потом, я тебя отпущу, как и обещал.

Он произнёс это, не оборачиваясь и сосредоточенно разглядывая какую — то из бумаг, так словно в его словах не было ничего важного. Но в голосе хоть и звучало какое-то странное спокойствие, ей показалось, что далось оно сеньору Виго с трудом.

— Мы почти всё перерыли, похоже, что этих бумаг тут нет, — ответила Эмбер так, как будто не слышала его слов.

Не показывать эмоции… Не думать об этом, иначе будет ещё больнее! Вот Эмбер, эта боль — плата за то, что ты сблизилась с ним! А теперь придётся отрезать по живому.

Сеньор Виго обошёл стеллажи и остановился в центре комнаты, задумчиво глядя на стену. И на молчаливый вопрос Эмбер, ответил:

— Я пытаюсь думать, как мой отец — куда бы он спрятал такой важный документ?

— Ну и как, получается? — иронично спросила Эмбер.

— Ну… не очень.

— Может потому, что ты — не твой отец? — спросила она, неожиданно перейдя на «ты», даже не зная почему.

— Пожалуй, да, у меня и не получится, — внезапно произнёс Виго, глядя Эмбер прямо в глаза. — Но вот ты — другое дело. Ты же эмпат. Ты же можешь чувствовать других людей? Ты можешь почувствовать, как рассуждал бы мой отец, привези он сюда этот документ?

— Сеньор Виго! Я же не телепат и не мнемопат…

— Послушай, не называй меня так! — оборвал он её, как будто даже разозлившись. — Не называй меня «сеньор Виго»!

— То есть… А как же мне вас называть? — спросила она, чувствуя, как в горле перехватило дыхание.

— Просто, по имени.

— Это… как-то не уместно… и…

— Я прошу, — он продолжал смотреть Эмбер прямо в глаза.

Я прошу…

В эти словах было что-то неслышимое, но явственно ощутимое, словно прикосновение тёплых ладоней к лицу. И жар в груди, как цветок, родившийся из бутона, распустился и затопил всё, заставив щёки запылать от смущения, а сердце забиться сумасшедше — радостно. И даже браслеты из ониксида стали горячими, почти обжигая запястья.

Да что же это такое! Это же всего лишь два слова. Ох, Лучезарная…

— Зачем вы хотите, чтобы я вас так называла? Это… будет, пожалуй, слишком… — она взмахнула рукой, не зная какое слово подобрать.

Опасно?

— Ты готова была прилюдно играть роль моей любовницы, и это тебя нисколько не смущало, а теперь тебе трудно назвать меня по имени здесь, где нас никто не видит и не слышит? — спросил сеньор Виго, не сводя с неё глаз. — Почему?

Но именно поэтому и было трудно. Одно дело играть роль прилюдно, изображая то, во что и сама не веришь. И совсем другое, сказать это здесь, наедине, где слова предназначены только ему, и любая фальшь, как и правда, сразу же станет видна.

— Почему вы этого хотите? — спросила Эмбер внезапно охрипшим голосом. — Какой в этом смысл, если наш контракт вот — вот закончится?

— Неужели это так трудно? Это просто имя, а не клятва в вечной верности. Ну же, Эмбер, мне ничего не мешает называть тебя так, а что мешает тебе?

— Хорошо, — Эмбер сглотнула и кивнула, надеясь, что на этом допрос закончится. — Так вот эмпату нужно пообщаться с человеком, чтобы почувствовать его. А я не общалась с доном Алехандро, поэтому не могу сказать, как он мыслил. Я не могу догадаться. Но… есть другой способ.

— И какой же?

— С помощью эфира можно увидеть остаточный эмоциональный след. Он был взволнован, для него это было важно. Наши эмоции оставляют след на том, что для нас важно. И хотя прошло уже много времени, я могу попробовать увидеть или почувствовать этот след, если дон Алехандро приходил сюда с этим свитком. Как тогда в комнате сеньориты Оливии, помните? Если дон Алехандро спрятал бумаги здесь, я смогу это уловить. Только для этого нужно снять браслеты.

Она слукавила. Вряд ли она почувствует эмоции дона Алехандро, она не настолько сильна. Но эти бумаги писал её отец. Он держал в руках перо, и оно запечатлевало его мысли, его послание потомкам, его страсть и воодушевление этим открытием. Этот дневник был для него так важен, что он разделил его на три части и спрятал в разных местах. Эти бумаги впитали все его чувства, и уж точно она сможет увидеть это даже в кромешной тьме.

— А как же сила? Ты говорила мне, что для такого нужно много сил, ведь если отец и привёз их сюда, то это было почти два месяца назад, то есть давно, — Виго посмотрел на её браслеты, а потом снова в глаза. — Знаешь, мне не даёт покоя вот что… Если ты питаешься эмоциями других, их силой… Ты рассказывала мне о Торро Рохос, как ты приходила на бои,