МИР ИТАЛЬЯНСКОЙ ОПЕРЫ - Тито Гобби

Скарпиа же то обзывает его последними словами: "Собака! Подлый изменник!", то подтрунивает над ним: "О храбрый Сполетта!" Ни в чем не доверяя Сполетте и держа его на должной дистанции, хозяин лишь отдает категорические приказы.

В первом действии Сполетта входит в церковь бочком; он пропускает Скарпиа вперед и потом не сводит с него глаз в ожидании распоряжений. На его глупый вопрос: "Все ясно. Где найду вас?" - Скарпиа отвечает с раздражением, бросив на полицейского сердитый взгляд: "В палаццо Фарнезе!", как бы подразумевая: "А где еще?"

Затем Сполетта в полумраке церкви должен смешаться с толпой верующих, собравшихся на благодарственную молитву "Te Deum". Он никогда не привлекает к себе внимание, отдавая приказы; каждый из подчиненных может подойти к Сполетте и, получив необходимые инструкции, незаметно исчезнуть. Рим трепещет перед жестоким Скарпиа, поэтому в обязанности тайных агентов входит поддерживать его зловещую репутацию.

Начальник полиции, такой утонченный и элегантный, жутковатый, но с безупречными манерами, всегда изысканно одетый, наслаждающийся за ужином дорогой посудой из хрусталя, золота и серебра, украсивший свой рабочий кабинет произведениями искусства редкой красоты и ценности, - этот человек, конечно, должен неприязненно относиться к убогому Сполетте. Изъяны Сполетты, как физические, так и душевные, скрыты под его благопристойным обликом. Но это лишь внешняя оболочка.

Не обязательно останавливать свой выбор выразительных средств на первой же мысли, которая придет вам в голову по прочтении пьесы Сарду или либретто оперы Пуччини. Как и в работе над любым другим персонажем, здесь для вас открываются бесчисленные возможности для творчества. Однако нелишне было бы придать чуть больше фанатизма образу Сполетты - это пришлось бы по душе и его шефу...

Анджелотти аристократ и кроме того, человек, обладающий большим мужеством. Его семье принадлежит внутренняя капелла в церкви Сант-Андреа делла Валле. Я сомневаюсь, что он должен жалко ползти по церковному полу, хотя бы и в состоянии предела своих физических сил. На мой взгляд, будет правильнее, если зритель увидит, что он с огромным трудом преодолевает крайнее изнеможение, когда бредет к капелле. Он может прислоняться к колоннам, хвататься за перила, опираться о спинки скамеек. Артист, хорошо знающий свою роль, находит естественный ключ роли, согласующийся с музыкой, вместо того чтобы барахтаться на грязном полу.

Работая над этой сценой в качестве постановщика, я придаю ей большую напряженность, используя такой нехитрый посыл: Анджелотти недостает сил повернуть ключ в замке. (Позднее это сделает за него Каварадосси. ) Затем при звуках шагов приближающегося Ризничего Анджелотти прячется в исповедальне, месте не совсем надежном. Ризничий прохаживается туда-сюда, сметает пыль и разговаривает сам с собой. Когда его тряпка скользит по стенкам исповедальни, зритель замирает в напряженном ожидании.

Позднее мимо исповедальни проходят также Флория и Каварадосси, и Анджелотти невольно становится свидетелем их интимной беседы. Как только Флория покидает художника, Анджелотти выходит из своего укрытия, оказываясь в положении сценически выгодном, чтобы вместе с Каварадосси спеть дуэт, после чего оба скрываются, пройдя через семейную капеллу - тем самым подчеркивается наличие потайного хода ("Этим ходом можно выйти в долину... в зарослях есть тропинка - то путь прямой ко мне, в мой домик!").

Меня всегда удивляло, что Каварадосси знает о потайном ходе из капеллы семьи Аттаванти, которым он пробирается к своему дому. Подозреваю, что наш художник скрывает то, о чем нам шепчет на ухо Сарду. Мы уже знаем: Каварадосси покривил душой, когда сказал Тоске, объясняя сходство изображенной на картине Магдалины с маркизой Аттаванти: "Ее я видел здесь на днях случайно..." Ведь болтливый Ризничий упомянул в разговоре с художником о женщине, "что к нам в субботу к вечерне явилась, долго вот здесь молилась...".

Ризничий - живой, прекрасно вылепленный образ. Изо дня в день он выполняет одну и ту же работу, поддерживая в церкви чистоту и порядок. Он постоянно ворчит. Его неудовольствие вызывают церковные колонны, неприкрытая дверь, потухшие свечи. Он разговаривает сам с собой, обращается к мадонне и святым. Вспоминая художника, Ризничий ополчается на вольтерьянцев, достается от него и нарядным женщинам, дерзнувшим соперничать с мадонной, хотя они только с виду так обворожительны.

Он - бесплодное увядшее дерево. Единственное, что ему приносит душевное успокоение, - это уборка в церкви и отеческая забота о мальчиках из церковного хора. Отправляясь шаркающей походкой на прогулку, Ризничий накидывает на плечи черный платок и надевает шапочку, чтобы не простудиться, - утром ведь прохладно. Он старается не показать виду, что относится к Каварадосси с симпатией, но на самом деле с удовольствием прислуживает ему, выкладывая художнику последние новости и сплетни. Кроме того, Ризничему иной раз перепадает завтрак из корзинки, до которого Марио нередко не дотрагивается.

Появление Скарпиа в церкви повергает Ризничего в ужас, и он, отвечая на вопросы барона, лепечет что-то невразумительное, пытаясь подыскать безобидные объяснения. Затем, немного оправившись, начинает важничать, позволяя себе рискованные намеки: "В этой капелле? Нет, едва ли бы смог он дверь открыть без ключа..."

Однако, почувствовав угрызения совести, Ризничий вновь замыкается, когда говорит с Тоской, и в заключение произносит: "Нужен вам синьор художник? Я сам его искал, он, видно, со своей красоткой убежал!"

Так или иначе, ему удается отвести от своей церкви подозрения в соучастии, поэтому, возглавляя хор певчих в большой процессии, готовящейся возгласить "Те Deum", Ризничий торжествующе сияет.

У него еле заметный нервный тик - легкий, под стать изящной музыке, в которой то и дело слышится отголосок этой его приметы.

Его превосходительство барон Вителлио Скарпиа, начальник полиции, - персонаж, о котором я с полным основанием могу сказать, что знаю его превосходно. Но всякий раз, приступая к работе над этим образом, я обнаруживаю в нем новые грани. Скарпиа - сложный, противоречивый человек, своего рода эксгибиционист, он всегда на виду и занимает центральное место в опере.

Будучи незнатного происхождения, он не мог получить свой баронский титул от церкви; его назначение в Рим состоялось уже после того, как Наполеон пленил Папу Римского.

Должно быть, титулом барона его пожаловала королева Каролина - либо в благодарность за оказанные ей услуги, о чем гласит молва, либо по причинам более личного свойства. Как бы то ни было, на решение королевы, пославшей его в Рим для подавления мятежа, очевидно, в первую очередь повлияла утвердившаяся за Скарпиа слава безжалостного палача.