Флорентийка - Жюльетта Бенцони

Деметриос, спускавшийся по лестнице, разом охватил взглядом шумную толпу, отметил отсутствие Кьяры Альбицци и, наоборот, заметил присутствие Луки Торнабуони. Он был великолепен в короткой желтой тунике, расшитой серебром, его черные локоны блестели в лучах солнца. Молодой человек проявлял усиленное внимание и расточал улыбки юному созданию, блондинке с голубыми глазами, которая со смехом помахала перед его носом ароматным букетом лилий…

Все дружно спешились, и грек заметил, что, помогая девушке сойти с лошади. Лука прижал свою подругу чуть дольше, чем это требовалось…

Поддавшись внутреннему импульсу, Деметриос подошел к молодым людям и обратился к девушке:

— Не позволяй этому юноше завладеть твоим сердцем, девица, так как это самый непостоянный человек в мире!

Молодой Торнабуони покраснел от гнева:

— Благосклонное отношение к тебе моего кузена Лоренцо не дает тебе права оскорблять меня!

— Разве я оскорбил тебя, я сказал только правду. Неделю назад ты любил другую, но пламя твоей любви не продержалось и часа на ветру несчастья. И ты считаешь себя мужчиной…

Смотри, однажды судьба покарает тебя, и твои друзья отвернутся от тебя!

Лицо Луки под сверкающим взглядом врача стало мертвенно-бледным.

— Что ты хочешь сказать этим? Ты колдун? Ты можешь предсказывать будущее?

— Может быть… Но это не имеет значения. Ты тоже не имеешь значения. Продолжай вести изнеженный образ жизни, мой мальчик, ты не способен ни на что другое! Во всяком случае, — добавил он с сардонической усмешкой, — она тебя не любила.

Повернувшись, Деметриос пошел забрать свою лошадь, привязанную к железному кольцу, закрепленному в стене дворца. Он испытал чувство горького удовлетворения оттого, что нарушил радостное настроение беззаботной пары. Их счастье показалось ему еще одним оскорблением, нанесенным той, которая была лишена всего, даже судьбы, и ей оставалось лишь ожидать там, наверху, чтобы глупая толпа скорее забыла ее.

Для него это был лишь представившийся случай, чтобы отдать ей должное.

Деметриос не был удовлетворен разговором с Лоренцо, так как ему показалось, что вексель аугсбургских банкиров пришел как раз вовремя, чтобы оправдать помещение под опеку состояния, принадлежавшего только Фьоре и больше никому. Марино Бетти признался бы в совершенном преступлении под пытками и, возможно, выдал бы Иерониму, но Лоренцо не хотел его арестовывать, так как боялся недовольства Сеньории и еще больше недовольства народа, непостоянность и жестокость которого ему были известны. Не примешивалось ли к этому чувству страха неосознанное чувство удовлетворения от появившейся возможности управлять состоянием, которое ему никогда не принадлежало бы, кто знает?

Деметриос нисколько не сомневался, что Лоренцо мог испытывать страх перед толпой, которая его приветствовала и обожала: когда он отправлялся прогуляться по улицам пешком, он всегда надевал кольчугу под свое платье из бархата или тонкого полотна. Он был первым в городе, который претендовал на титул свободного, а не тираном подчинившегося его силе города, хотя у него и были такие задатки…

Оставив уздечку на шее лошади, Деметриос пошел пешком по виа Ларга. Это был час, когда закрывались лавочки и люди выходили, чтобы встретиться с друзьями и побеседовать. Одни кучками собирались у дверей, другие, в основном мужчины, по одному или компаниями направлялись к площадям, где они наверняка могли встретить своих сотрапезников.

Деметриос тыльной стороной руки отогнал раннюю муху, появление которой предвещало жаркое лето, превратив затем свой жест в приветствие: на пороге своей книжной лавочки его приветствовал Бистиччи. Он подошел к нему:

— Есть ли у тебя новости для меня?

— Да… и прекрасные! Я нашел молодого араба с прекрасным почерком. Он переписывает трактат Ибн Сины, через месяц или два он будет готов!

Деметриос живо обрадовался, хотя на самом деле такого чувства он не испытывал. Он слишком долго ждал эту книгу…

Да и где он будет через два месяца? Предчувствие, которое иногда служило ему шестым чувством, подсказывало ему, что к тому времени опустеет его небольшая крепость у подножия холма и сам он будет далеко отсюда. Где?..

Впрочем, это мало заботило Деметриоса, так как его жизнь, начиная с юных лет, представляла собой долгое путешествие в поисках знаний. С появлением в его судьбе Фьоры у грека родилась надежда, что однажды осуществится его давняя мечта: он увидит поверженным к своим ногам последнего герцога Бургундии, одного из тех великих герцогов Запада, которые заполнили мир своей мощью, своим великолепием и своей гордостью, и чье бахвальство привело к гибели его юного брата Феодосия.

Его родного брата посадили на кол! Единственное существо, которое он искренне любил!

Между ними была разница в пятнадцать лет, и после смерти родителей они остались в большом дворце, расположенном в Фанаре в Византии, где и родился Феодосии. Деметриос появился на свет на острове Кос, родине Гиппократа, где у отца были владения. Там и родилось его призвание.

Когда в 1453 году турецкий султан Мехмед II начал осаду стен Константинополя, Деметриосу было тридцать пять лет, а Феодосию — двадцать. Один уже был известным врачом, а другой принадлежал к золотой молодежи, как и полагалось отпрыску богатой и знатной фамилии, занимавшей когда-то трон.

Старший брат снисходительно смотрел на проказы младшего.

А затем наступила пора сражаться. Каждый это делал на своем месте; Феодосии в серебряной каске гвардейцев императора Константина, которого он боготворил, Деметриос в госпитале, организованном им под крышей своего дома для десятков раненых, которые все прибывали каждый день…

Печальным утром 23 апреля испуганные жители Константинополя увидели вражеские галеры в бухте Золотого Рога.

Прорвавшиеся турки ураганом пронеслись по дворцу-госпиталю, и Деметриос присоединился к последним защитникам города. В сражении 29 мая он увидел, как упал император Василий, ему с трудом удалось увлечь за собой Феодосия, который хотел там умереть.

Преодолев тысячи препятствий, оба брата покинули город, охваченный огнем, нашли корабль и приплыли в Венецию, где весть о поражении тяжелой угрозой уже нависла над городом.

Весь христианский Запад был возмущен и призывал к войне против султана, и, может быть, громче всех — Филипп, герцог Бургундии.

Феодосии не мог ни о чем другом думать, как об изгнании врага из своей страны. Он уговорил брата ехать ко двору герцога Бургундского, где их приняли с большим почетом. Беженцев из Византии повсюду приветствовали, приглашали наперебой на праздники в их честь, особенно младшего, так как трезво мыслящий Деметриос ясно представлял себе неискренность, крывшуюся за этой шумихой. Но Феодосии верил всему.