Лукашенко. Политическая биография - Александр Федута

Тихиня нас с ним познакомил. Он сказал, что удалось избежать трагических последствий в нашей стране — при патронаже российских должностных лиц заключено соглашение, по которому Лукашенко не будет настаивать на обязательном референдуме по вопросу принятия Конституции, депутаты отзовут свои подписи, а Конституционный суд в этом случае прекратит это дело. Все вроде бы — чин-чинарем. Но был единственный вопрос, который я и задал Валерию Гурьевичу:

— А кто, собственно, вас уполномочил подписывать такое соглашение от Конституционного суда? Мы обязаны рассматривать это дело.

Как докладчик я был заинтересован, чтобы довести до конца дело. И я сказал о том, что, невзирая ни на какие соглашения, мы должны начать судебное заседание по этому поводу и разобраться, является ли подписание документа об урегулировании спора основанием для того, чтобы отложить процесс. Выслушаем, мол, представителей Верховного Совета, которые инициировали процесс, и представителей президента, которые пришли в полном составе… Мы зачитаем это соглашение, увидим, как к нему отнесутся стороны, и будем дальше продолжать процесс.

Тихиня сказал: "Нет". Он не согласился и не захотел ставить на голосование мое предложение. Более того, когда я стал настаивать, он вызвал помощника и говорит:

— Скажите, что разбирательство откладывается до двух часов в связи с тем, что изменились обстоятельства.

Когда закончилось совещание, к Тихине ворвались-таки разъяренные представители Верховного

Совета — это были депутаты Добровольский, Грушевский и Щукин:

— Что такое?! Мы не отзываем свои подписи! Вы обязаны рассматривать дело.

Но Тихиня стал и им объяснять, что это соглашение позволило избежать кровопролития и получить мир, худой — но мир, и что российские должностные лица являются гарантами того, что можно будет избежать войны между президентом и Верховным Советом и разрешить конфликт мирным путем — внесением изменений в Конституцию через Верховный Совет.

В общем, решение не было принято и в два часа, так как не поступило ничего из Верховного Совета. Но Тихиня названивал Шарецкому и говорил: "Где ваше письмо? Где ваше письмо, что вы отзываете подписи?". Самое интересное, что письмо от Шарецкого, где он предлагал прекратить дело в Конституционном суде в связи с тем, что ряд депутатов отказались от своих подписей, пришло часов в пять. Тихиня сразу собрал нас. Но шесть судей были непреклонны: почему мы должны прекращать дело? У нас нет для этого никаких оснований. И в этот день не удалось прекратить дело.

Но было потеряно самое важное — время: был потерян судьбоносный день 22 ноября, когда Конституционный суд имел все возможности, все основания в течение полудня рассмотреть вопрос и вынести заключение, которого ждала вся страна».

Что же заставило Валерия Тихиню сдаться? Ведь он сдался, несмотря даже на то, что уже было негласное соглашение группы руководителей Верховного Совета: если пройдет импичмент, будут назначены досрочные выборы и депутаты выдвинут Тихиню кандидатом в президенты. Многие считали, что такая договоренность воодушевит Тихиню и придаст решимости главному судье государства. Для моральной поддержки у здания Конституционного суда день и ночь готовы были дежурить пикеты.

Тихиня испугался. Испугался, как я могу предположить, именно того, что к зданию суда могут прийти люди. Скорее всего, сказался его печальный опыт, когда ему пришлось пройти сквозь «живой коридор» из собравшихся после провала августовского путча на Площади Независимости. И когда по этому «коридору» шел он, еще недавно могущественный секретарь ЦК Компартии Беларуси, а люди — не били его, нет, но лучше бы ударили, было бы легче — они плевали в него… И дружинники БНФ во главе с Вячеславом Сивчиком волокли Тихиню, больного и разбитого сердечным приступом, под руки подальше от разъяренной толпы, а он лишь униженно и торопливо бормотал слова благодарности…

Без народа

Верховный Совет, скорее всего, тоже испугался людской стихии. Депутаты, как и Тихиня, были не готовы апеллировать к народу.

Зато к народу в любой момент был готов апеллировать Лукашенко.

Что, собственно говоря, он и делал, проводя референдум. И нет сомнений, что по его призыву толпы людей действительно тогда могли выйти на площадь, просто потому, что почти никто не понимал, о чем идет речь. Они не читали ни действовавшую Конституцию, ни Конституцию в редакции президента, которая, к слову, даже не была заранее опубликована, ни Конституцию, которую вынесли на референдум в качестве альтернативы депутаты. «Простым людям» было все равно, что написано в этих Конституциях и на чьей стороне правда. Они хотели одного: чтобы им дали жить спокойно! А вся эта «свара» на самом верху, как им разъясняли, жить мешала, мешали все эти непонятные разборки в борьбе за власть. Лукашенко был ближе, понятнее, проще, и призови он их"— они пошли бы за ним и собственноручно разгромили бы Верховный Совет, видя в нем источник «свары»243.

Но это не понадобилось. Верховный Совет уже готов был сдаться. Время демократии и рынка заканчивалось. Начиналась эпоха самовластия.

Это понял и премьер-министр Михаил Чигирь, и, не дожидаясь референдума, поставил вопрос ребром: или референдум отменяется, или я ухожу.

Вспоминает министр труда Александр Соснов:

«Я узнал о том, что Чигирь написал письмо об отставке утром, придя на работу. Ко мне прибежали с вытаращенными глазами: "Ты слышал?!" — "Вот, слышу". Я позвонил Чигирю, спрашиваю по телефону:

— Правда?

— Правда.

— Можно приехать?

— Приезжай.

Я тут же приехал к нему. Он говорил так тихо-тихо, чтобы не было слышно — все прослушивалось, оказывается. Он даже на бумаге писал, кто с ним уйдет. Я ему сказал, что кроме меня не уйдет никто. "Гарантирую! Вот гарантирую, что никто кроме меня"».

Соснов оказался прав. Он имел значительно больший политический стаж и понимал, что в такой ситуации чиновники с портфелями не расстаются, тем более — коллективно. Они ведь не поддержали Виктора Гончара.

Хотя мнение Соснова разделяют не все члены того правительства.

«Когда Чигирь ушел в отставку, многие из министров тихо ворчали, почему он не поговорил с ними, — и они бы ушли. И действительно, человек пять-семь ушло бы. А так что же это получается: я взял и ушел! Ну и уходи, хрен с тобой! Если бы еще хоть какую-то силу ушел организовывать, а то просто хлопнул дверью…»244.

Тут Василий Леонов не вполне точен. Соснов продолжает:

«Чигирь провел совещание, на котором будто бы договорились все вместе уйти. Но меня на том совещании не было, меня никто не приглашал. А может, это президиум Кабинета Министров в узком кругу решение такое принимал».