За день до послезавтра - Сергей Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Речь не только о них.
– Конечно. Мы слышали. Позавчерашний рассказ о «Курьере» сразил всех наповал, можете не сомневаться.
Николай посмотрел в пол снова. Этот разговор точно велся не при завотделением. Соответственно, кто-то передал, нашлись люди. Ну что ж, ему хотелось попытаться хотя бы начать говорить как серьезный человек, и он попытался. Плохо, что всем заранее все ясно. Конечно, пример с «Курьером» пришел заведующему в умную голову в первую очередь. Он был хорош. Эту эмигрантскую газету знали в России по одной-единственной вводной: с ней в середине веселых девяностых долго и шумно судились сверхпопулярные тогда «Аргументы и факты». Обслуживающая русскоязычное население Нью-Йорка и окрестностей газета обильно перепечатывала злободневные материалы без оглядок на копирайт – ну, дело житейское, да и прошлое. Вебсайт газеты был открыт и доступен. В один из однообразных в последнее время вечеров Николай пошарил по доске объявлений и из многочисленных «заработай с WEBMONEY» и «ИДЕАЛЬНЫЙ бизнес и заработок в Интернете!!!» вылущил «формальные» объявления Вооруженных Сил США о наборе переводчиков с русского. С обещанием приличного социального пакета, заработка и всего такого прочего. Ничего особенного в подобных объявлениях, разумеется, не было. Русский язык весьма сложен, бизнес с Россией цветет и пахнет, и немногочисленные слависты с университетским образованием идут обслуживать ориентированные на Восточную Европу корпорации и фирмы, а не армию, флот и ВВС. А переводчики военным нужны и всегда будут нужны, пусть и в самое мирное время. Как и собственно солдаты и матросы, в которые в той же газете активно приглашали записываться законно находящихся на территории США совершеннолетних молодых людей и девушек. Все верно. Да только на сайте «Курьера» был архив, и простой поиск, самый простейший, выдал совершенно четкую кривую. Количество объявлений сходного с описанным выше типа, с некоторыми вариациями, росло непрерывно в течение последних 6 месяцев минимум, скачками через 2–3 еженедельных выпуска. Дальше Николай смотреть даже не стал, противно было. В последние 5–6 недель на таких объявлениях к официальному логотипу армии США (белая пятиконечная звезда с золотым контуром на черном фоне) и их конкурентов за потенциальных переводчиков присоединились эмблемы частных охранных предприятий. Inter-Con Security, DynCorp International, Blackwater Worldwide с ее узнаваемым логотипом, похожим на закопченный значок «Xerox», AQMI Strategy Corp., с полдесятка других. С чего бы это?
За попытку сделать какие-то местные выводы из объявлений, вычитанных из массива рекламы мацы со скидкой, бар-мицв на природе и «Суши-бара «Садко,» его тогда подняли на смех, и он заткнулся. Поздновато, конечно.
– Что, по-вашему, мы должны сделать? Такое, Николай Олегович, чтобы вы были удовлетворены? Чтобы доктора помоложе перестали пусть еще не смеяться, но уже давно хмыкать за вашей спиной?
– Готовиться.
– Я даже не буду переспрашивать «к чему», этим вы нас всех давно утомили, извините меня, пожалуйста, за откровенность. Я спросил «Что?» Вы способны дать четкий и по возможности короткий ответ, или вы будете долго рассуждать?
Николай улыбнулся еще раз. Улыбнулся так, что верхняя губа задралась до самых десен. Так улыбаются собаки. Вопрос был задан в очень правильной манере: что-то такое он даже помнил из соответствующего курса. В половине синдромов больной не будет способен переключиться с хорошо отработанного «для себя» системного бреда на «исходящую» конкретику, увязнет в той же привычной системе и будет ее мусолить. В другой половине – просто пойдет вразнос, выдавая указания и советы совершенно все более и более шизоидного характера на каждое новое уточнение. Это если он не путает, разумеется.
– Я надеюсь, вы действительно хотите меня услышать. Вы правы, у меня и в самом деле наболело. Я мог бы и сейчас что-то объяснять, как объяснял раньше, но не буду. Я знаю, как вы все заняты. Первое, что, по моему мнению, надо сделать, это сию минуту, прямо сейчас вытаскивать из очередных и внеочередных отпусков весь персонал. Поднимать карточки отдела кадров, поднимать первый отдел и даже не «начинать готовиться», а уже по-настоящему перепрофилировать больницу, перепрофилировать отделения. У нас сплошная терапия, а через неделю терапия в нашей работе будет сведена к минимуму, как я полагаю. Всех больных выписать за дни: без жалости, без оглядки на артериальное давление. Немедленные курсы военно-полевой хирургии для всех, для каждого последнего интерна, причем не спокойные «322 часа» с семинарами и лекциями, а сейчас же, с завтрашнего утра, по 10–12 часов в день. Львиная доля обучения – собственными силами, у нас наверняка есть перепрофилировавшиеся хирурги; основная нагрузка по обучению – на штатные отделения. Причем без какой-либо экзотики, без «бытовой» хирургии даже. Не ушивание язв и «малая онкология», а ампутации, ампутации, ампутации, сосудистые швы, ожоги, наконец. Всех сестер – циклами через операционные. Сестры хорошие у нас, их за три недели можно натаскать на массовую хирургию, на массовую травму. Набирать новых, буквально школьными классами. Через три недели у нас два мужчины в больнице останется: главврач и старший хирург стационара, все остальные в поле пойдут…
Николай поднял глаза. Анна Исааковна сместилась из-за спины вбок и смотрела в оцепенении, доктор за правым плечом застыл, как статуя Геракла под Камероновой галерее в Пушкине. Завотделением молчал, глядя на него из тени, как на минуточку присевший на лесной пенек медведь.
– И кровь, разумеется. Разворачивать собственную станцию переливания, для собственных нужд. Немедленно делать запасы крови, сыворотки. Запасы инструментария, даже всего самого примитивного – перчаток, салфеток, дезинфекционных материалов. Я не верю, что нам наладят снабжение хоть в каком-то приближении к тем нуждам, которые завтра, если уже не сегодня станут реальными. Если я скажу, что наш с вами министр – не Бурденко и даже не нарком Митерев, я никого не удивлю, разумеется, но все еще хуже. Я боюсь, что все сразу же рухнет. Нам будут везти и везти мясо: раненых, обожженных, переломанных. Это будет поток. Я не просто уважаю, я на коленях стою перед нашими Военмедом и МЧС, но они перестанут справляться уже через неделю. Массовая военная травма, – когда вы последний раз видели хоть что-то подобное?..
– Я был в Спитаке в декабре 1988-го, – очень спокойно и чрезвычайно отчетливо произнес человек на стуле, заставив Николая замолчать. – Я видел, не надо тут мне захлебываться.
Пауза, секунд на десять минимум. Когда в воздухе мелькает такое, что сейчас, – это много.
– Вы не убедили меня, Николай Олегович. Совсем. Все, что вы говорили тут таким внушительным тоном, – все это может быть верно только в одной конкретной ситуации. Когда России предъявлен ультиматум, на границах ревут моторами вражеские танки, и вот уже поперла через Буг первая резиновая лодка с десантом. Этого нет и в помине. Есть очередная трагедия, за которую нас всех в очередной раз ругают хорошо причесанные дяди в зарубежных телестудиях. Извините, если бы мы выписывали к черту всех своих больных каждый раз, когда нас ругает Би-би-си за утонувшую лодку, а Си-эн-эн за нежелание каяться перед эстонскими эсэсовцами, – нас бы давно выгнали, это как минимум. А скорее и посадили бы по статье.
Снова секунда: стрелка на наручном «Атлантике» неслышимо тикает, переползая на деление.
– Вот что, Николай Олегович, – раздельно произносит заведующий отделением, поднимаясь со своего стула. Одновременно с ним начинают двигаться и все остальные в кабинете. Встает доктор Ляхин, утекает за его спину безмолвная Магги, выдыхает и поводит затекшими плечами невидимый человек за спиной, страхующий своих старших коллег от несомненного психа, в которого превратился рядовой, малозаметный доктор, сосед по ординаторской.
– Я не буду даже обсуждать сказанное в отношении вашего знания военно-полевой медицины, оно не впечатлило меня совершенно. В мое время каждый старшекурсник лучше понимал в принципах ее организации и всем прочем, что вы тут перечислили своим галопом по Европам. Считаем, что мы закончили. Я только одно спрошу. Вот сделали мы все, как вам хочется, пусть так. Но знаете, что случится первым, немедленно после этого? Десяток выписанных вами на улицу старушек со своими кризами и аритмиями просто помрет у нас в промежутке между получением выписного эпикриза и тем, как дойдут до шлагбаума на входе в больничный двор. Вы не повеситесь сами после этого, а? Что с вами будет тогда? И с нами?
– Я достаточно неплохо понимаю, что со мной будет через довольно короткое время, Александр Иванович. Через месяц, два или три меня не будет в живых. Вас всех, кстати, тоже, я прошу прощения.
– Ох, ну не хрена себе… – негромко, но отчетливо произнесли сзади. Доктор, судя по всему, мог удивляться молча не до бесконечности.