Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский

У меня под окнами тоже сутками стояли, звонили через каждую минуту и дышали в трубку. Соседи по коммуналке с ума сходили. Одна пожилая армянка, в очередной раз подняв «молчащую» трубку, не выдержала и закричала: «Перестаньте звонить, здесь живут пенсионеры союзного значения!»

— Жизнь удалась, Федор Яковлевич?

— Знаешь, мне кто-то очень хорошо объяснил — все зависит от того, от чего отсчитывать. Если я буду думать, что не сделал карьеру Чарли Чаплина, то останется пойти в туалет и повеситься. Самое главное — быть благодарным жизни.

Я категорически против фразы «непризнанный талант». Не бывает этого! Фаина Георгиевна Раневская говорила: «Талант — как прыщ, у любого вскочить может». И так и происходит — если не в восемнадцать, то в пятьдесят лет. Мария Владимировна Миронова говорила, что редко бывает актер, у которого одинаково благополучно складываются две половины жизни — успех бывает либо в молодости, либо в зрелости.

По отношению к себе должен быть юмор. Думаю, мне удается относиться к себе не очень серьезно. Иногда вспоминаю свое прошлое. Детство в Орле, учеба в Москве, атмосфера первой коммуналки, закулисье Малого театра, служба в Театре армии. Дерево я посадил. Дом, увы, не построил. И, уж точно, теперь не построю. Детей не родил, это не в нашей власти. Бог или дает их, или нет. Признаюсь, я очень хотел иметь семью. У меня могли быть дети, они должны были появиться на свет в 1961 году, сразу двойня, — так сказал врач. Им сейчас было бы по 46 лет, почти столько же, сколько я служу в театре. Не случилось. Почему? Так было, очевидно, угодно Богу.

Счастливый классик. Писатель Чингиз Айтматов

Не каждому литератору выпадает счастье при жизни услышать в свой адрес — классик. Чингизу Айтматову повезло.

Он был одним из самых известных советских писателей, чьи произведения изучались в школе. Не знаю, как сегодня, а я по романам Айтматова писал сочинения.

Первое, что вспоминается, когда заходит речь о Чингизе Айтматове, это леденящуая душу история о манкуртах.

В своем первом романе «И дольше века длится день» (в качестве названия была взята строка из стихотворения Бориса Пастернака, а когда от цитирования опального поэта заставили избавиться, Айтматов озаглавил произведение «Буранный полустанок») он описал старинную тюркскую легенду о том, как людей лишали памяти. Взятому в плен обривали голову и водружали на нее шкуру недавно умерщвленного верблюда. Затем надевали на шею колоду, чтобы связанный пленник не мог никоим образом коснуться своей головы. Оставляли на несколько дней в пустыне, где изнывающий от зуда и жажды человек, волосы которого теперь врастали внутрь, либо погибал от боли, либо терял память и таким образом превращался в идеального раба.

Герой романа Айтматова по имени Жодаман был превращен в такого манкурта, который по приказу новых хозяев убил даже свою мать, в которой не узнал женщину, давшую ему жизнь.

Недаром говорят, что все мы родом из детства. В свое время с легендой о манкуртах маленького Чингиза познакомила бабушка.

Кто мог подумать, что старший сын врага народа Торекула Айтматова, живший в далеком киргизском ауле, станет знаменитым писателем? Но так случилось. Судьба? Наверное. Везение? Безусловно.

Произведения Айтматова были переведены на 176 (!!!) языков в 128 странах мира. И все это произошло при жизни самого автора. Чем не счастливчик?

Айтматов, кстати сказать, так к этому и относился. И называл себя счастливым человеком.

Даже в житейском плане Айтматов был, что называется, везунчик. Когда с развалом Советского Союза многие общественные деятели, в основном из бывших республик, остались не у дел, посол СССР в Люксембурге Чингиз Айтматов получил назначение, сначала от России, а затем родного Кыргызстана, в страны Бенилюкса. И остался жить и работать в благополучном Брюсселе.

Но и в Москву продолжал приезжать регулярно. Во время одного из визитов Айтматова в Россию мне и довелось с ним познакомиться.

Писатель и дипломат остановился в гостинице «Москва», еще той, неразрушенной, возведенной по проекту великого Щусева.

Отправляясь на интервью, я предвкушал встречу сразу с двумя легендами — и литературы, и архитектуры. Кто-то сказал мне, что даже в гостиничных коридорах висят полотна великих художников. Так оно, кстати, и оказалось.

А вот номер самого Айтматова был довольно скромен. На стене, правда, висела картина, кажется, Шишкина. Но самым привлекательным было большое окно, выходящее на Исторический музей и Кремлевскую стену.

Чингиз Торекулович был в хорошем расположении духа и первый вопрос задал сам:

— И кто купил вашу газету? Я слышал, что все газеты у вас куплены.

— У нас независимая газета, может, одна из последних. А что вы слышали про нашу современную литературу?

— С ней я знаком более или менее. Знаю только ту, которая появляется за рубежом. В Бельгии приходится читать множество деловых бумаг, информационных сводок. Для души перечитываю какие-то старые издания или те, которые привожу отсюда. В целом же у меня есть представление о том, что у вас происходит.

— Вы уехали из Союза в самый тяжелый период. Вы, по-моему, очень удачливый человек.

— Что ж, можно сказать и так.

— Представляю, сколько у вас завистников и недоброжелателей.

— Жить в мире со всеми, к сожалению, нельзя. Мирное сосуществование в наши дни возможно лишь на книжной полке. Мои недоброжелатели, скажем так, не раз пытались как-то очернить меня. Однажды, например, совсем неожиданно я получил предложение занять дачу Пастернака, которая после смерти поэта пустовала. Мы с супругой съездили в Переделкино, посмотрели дом и отказались в него въезжать. Жена почувствовала, что наше согласие занять дом нобелевского лауреата будет иметь нежелательные последствия.

— Слышал, вам тоже Нобелевскую премию хотели дать.

— Мое имя уже несколько лет находится в списке претендентов на эту высокую награду. С моей стороны никаких инициатив по этому поводу, как вы понимаете, не было и быть не могло. Но, к моему огромному сожалению, этот факт порой вызывает нездоровые суждения. Возможно, когда-нибудь это случится. А возможно, и нет.

— Вы близко к сердцу принимаете критику в свой адрес?

— Такова человеческая натура, что у каждого из нас есть свои друзья и недруги. На критику я стараюсь не обращать внимания, быть выше этого. Но мне неприятно наблюдать, как мои неудачи кому-то доставляют удовольствие.

Отец Айтматова Торекул был одним из первых коммунистов Киргизии. Но недаром говорят, что революция, как Сатурн, пожирает своих детей. В 1935 году Айтматова-старшего направили на учебу в Москву, а уже через два года все было кончено. В главной газете страны «Правде» была опубликована статья, в которой имя Торекула Айтматова фигурировало среди тех руководителей Советской Киргизии, кто обвинялся в буржуазном национализме.