Воспоминания - Андрей Фадеев

Немецкие поселенцы в колонии, основанной при городе Тифлисе, сделались чисто городскими жителями и, кроме небольшого виноделия и огородничества, никаким сельским хозяйством вовсе не занимаются.

Высказав вкратце все, что я находил заслуживающим внимания о немецких колонистах, возвращаюсь к своей первой поездке по Закавказью. Переночевав в Елисабеттале, колонии, тогда далеко еще не устроенной, на квартире в доме Хогана Фольмера, державшего нечто вроде деревенской гостиницы, не слишком завидной, но все же с большими удобствами для ночлега нежели в грузинских и татарских саклях, я на следующее утро, поговорив с обществом, прошелся по колонии и ездил неподалеку оттуда, с женою и дочерью, посмотреть на старый, замечательный, громадный чинар, шагов двадцать в окружности, который, к сожалению, был сильно поврежден вырубкою огромного куска из середины пня, что образовало дупло величиною с небольшую комнатку или чуланчик, в коем свободно мог поместиться карточный стол с четырьмя игроками. Эта хищническая вырубка сделана еще в тридцатых годах, по распоряжению г-жи Розен, жены бывшего тогда главнокомандующего, для каких то ее домашних поделок. Бедное дерево стало понемногу хиреть и чахнуть, но такой могучий, многовековой гигант, даже с вырезанной сердцевиной, не мог сокрушиться разом и, скудно питаясь стенками коры своей, продолжал кое-где по ветвям покрываться листьями, зеленевшими между все умножавшимися с каждым годом сухими сучьями.

В тот же день, после обеда, мы отправились по дурной, страшно каменистой дороге, пересекаемой несколькими горными речками, во вторую колонию Екатериненфельд в 35-ти верстах от первой. Здешние речки хотя мелкие, но чрезвычайно бурные и шумные, иногда довольно опасны для переезда, так как даже самые маленькие, ничтожные из них, от дождя наполнившись водою, принимают такой грозный вид, что на них и смотреть страшно. Мутная вода стремительно мчится, с оглушительным ревом, вырывая деревья с корнями, огромные камни, все, что ни попадется, и все это уносит с невообразимой скоростью, можно сказать, с яростью. Никакой экипаж не мог бы устоять против такой силы напора, а потому в этих случаях, на всех опасных местах переправы, обыкновенно приготовляются на берегу арбы с буйволами и десятки татар, которые идут в реке около экипажа, и держат его, чтобы не опрокинулся[87]. Меня конвоировал верхом участковый заседатель с порядочным количеством казаков и чапаров, что продолжалось всю дорогу; на всех своих участках заседатели встречали и провожали меня, по здешнему обыкновению, как для почетного сопровождения, так и для ограждения от нападения разбойников, коими дорога от Тифлиса до Шемахи преизобиловала в великом множестве. Целые татарские деревни занимались разбоем, и уездные начальники прямо заявляли, что никак не могут поручиться, чтобы не случилось такового по этому пути во всякое данное время. За несколько верст до колонии, меня встретил целый отряд немцев, верхом, с ружьями за спиной, и, присоединившись к моему конвою, они приветствовали мой приезд неумолкаемыми выстрелами до самого въезда в Екатериненфельд. Здешние колонисты, живя в такой воинственной стране как Закавказье, сами набрались воинственного духа, сделались наездниками и стреляльщиками, хотя сохранили тот же прирожденный им тип тяжелых швабских немцев в синих куртках и панталонах, какому остаются всегда и везде неизменно верными. К вечеру, нас приняли в колонии с большим гостеприимством и поместили в хорошем доме шульца Пальмера, умного, почтенного старика, одного из тех доверенных лиц, которых немцы отправляли депутатами для рекогносцировки в Иерусалим. Я осмотрел их сады, окрестности, порасспросил об их делах. Сюда же явились ко мне и духоборы с молоканами, осаждавшие меня еще в Тифлисе.

Колония Екатериненфельд, по трудолюбию и нравственности колонистов, уже тогда была гораздо лучше Елизабетталя, а теперь находится на весьма хорошей степени благосостояния, как по устройству домов, садов, так и по распространению виноделия. Вообще, если немецкие колонии приносят пользы Закавказскому краю немного, то тем не менее, я думаю, что в настоящее время это происходит потому лишь, что их немного в крае и основано. Теперь колонисты большую часть долга казенного, на них лежавшего, уже выплатили, подати и повинности платят исправно, хлопот об них управление имеет мало и из сельских населений они бесспорно лучшие в крае.

Пробыв два дня в Екатериненфельде, я выехал с таким же торжественным церемониалом, как и въехал, — с множеством провожатых, напутственной ружейной пальбой и даже, кажется, колокольным звоном. Чрез реку Храм и Борчалинскую долину, выбрался на почтовый тракт в дальнейший путь по направлению к Елисаветполю (прежней Канже). От дождей и разлившихся речек, дорога была прескверная, а местами и опасная: так при переезде чрез реку Акстафу мы чуть не вывернулись, а река Тауза оказалась на столько глубока, что все наши вещи в экипаже подмочились. Едва в три дня нам удалось доехать до немецкой колонии Анненфельд, отстоящей в тридцати верстах от Елисаветполя. Эта колония считалась самой бедной из всех, вследствие отчасти дурной нравственности большинства ее обитателей, а главнейшие от вредного климата в жаркой низменности, в которой они ежегодно подвергались в летнюю пору тяжелым болезням и значительной смертности. Однако они никак не хотели переселиться в другое место, хотя им это предлагали, предпочитая оставаться в своем гнилом гнезде по причине отменного плодородия наделенной им земли и богатого изобилия в воде для орошения ее. Впрочем, в настоящее время (двадцать лет спустя) болезни и смертность там заметно уменьшились, с тех пор как в самой колонии сооружен водопровод с бассейном, выведенный из ближайших гор, доставляющий жителям для питья и важнейших потребностей чистую, прохладную и здоровую воду.

Здесь я познакомился с выехавшим ко мне навстречу из Елисаветполя уездным начальником князем Ильей Дмитриевичем Орбелиановым. Он был фаворит князя Воронцова, который осыпал его милостями, скоро вывел в полковые командиры и генералы, но не надолго: в одном из первых сражений с турками, при самом начале войны в 1858 году, пуля, попав ему в спину, покончила его многообещавшую карьеру вместе с жизнью. Он был человек недурной, с хорошим сердцем, но избалованный до чрезмерности расположением к нему князя, доходившим иногда до слабости.

Оставив семейство в колонии, я с уездным начальником и кучею проводников посетил, находившееся оттуда в тридцати верстах, первое духоборческое селение Славянку, в ногорной части уезда. Три версты мы подымались на гору и там почувствовали уже совсем иную температуру воздуха, холодную и сырую. Потолковав с духоборами о их делах и, по распоряжении об отводе им земли, я на следующий день после раннего обеда, возвратился обратно в Аниенфельд и отправился с семейством, чрез Шамхоры, в Елисаветполь, где остановился по приглашению уездного начальника на его квартире, куда он нас прямо и привез. Елисаветполь был первый мною встреченный азиатский город, в полном смысле этого слова. Это не город, а сад, в одиннадцать верст длины и семь ширины, с огромными вековыми деревьями, чинарами, ореховыми, фиговыми и всякими другими. Видны лишь деревья да стены садов, внутри которых находятся и дома с двенадцатью тысячами жителей. Повсюду журчит вода, и в отдалении, со всех сторон кругом, три ряда гор — два зеленых, а третий, возвышающийся над нами, белый, снеговой.