Пока светит солнце - Александр Конторович

Вот и не обратил никакого особенного внимания на одинокого солдата регулировщик. Его тоже можно понять. Скоро смена, и можно будет, наконец, передохнуть. Снять амуницию и сбросить сапоги. Перекусить, опять же… да и поспать.

Вы не пробовали стоять на посту у дороги, да на жаре?

Глотая пыль, поднятую колесами проезжающих автомашин и гусеницами танков.

Нет?

Ну, так попробуйте!

И не донимайте глупыми вопросами усталого человека!

И когда вдали мелькнули фары мотоцикла, постовой облегченно вздохнул – наконец-то!

Короткий разговор – и мотоцикл подмигнул стоп-сигналами, увозя сменившегося солдата.

Сменщик тоскливо поглядел ему вслед.

Везёт же некоторым!

А тут ещё четыре часа стоять…

– Камрад! Зажигалка есть?

Кто это там ещё?

А-а-а… солдат… наверное, из тех, что расположились лагерем у дороги. Винтовки нет, в руках сигарета… а вот спичек-то и нет! Растяпа!

– Найдётся, – полез в карман регулировщик.

А какой рукой человек подаёт спички? Или ложку, например?

Да той самой – которой на курок нажимает. Почему? А Бог весть… по привычке должно быть…

Так и тут.

Серебристой рыбкой мелькнул в отсветах костра нож – и постовой обессилено привалился плечом к подошедшему солдату. Тот попридержал его тело – со стороны казалось, что они дружески обнялись, потом быстро опустил его на землю.

Секунда…другая… тихо.

Никто ничего не заметил.

Да и что было замечать?

Никто из солдат стрелковой роты никуда не исчез, все они сидели у костров, занимаясь своими делами. Бдительные часовые наблюдали за прилегающей местностью, мало ли… русские такие хитрецы!

А вот на дорогу никто особенно и не смотрел – зачем?

Там ведь свой часовой имеется – тот, что движение регулирует. Его туда поставили – пусть и смотрит.

А откуда же взялся любитель закурить?

Да кто ж его знает? И был ли он вовсе?

Нет его – только регулировщик по-прежнему меряет шагами обочину. Да-а-а… не позавидуешь парню, ему так в любую погоду топать.

И что?

В атаку идти – легче?

У каждого свои заботы! Он хоть пулям не кланяется! И из пушек по нему не садят!

Вот и не вызывал никакого особенного интереса регулировщик. Работает человек – стало быть, так и нужно.

А работа у него имелась…

Мелькнули в стороне огоньки фар, донёсся рокот моторов и лязг гусениц. Опять кого-то несет судьба… а уже ночь скоро! Неужто и они сюда нацелились? И так места немного осталось, а если ещё и танки сюда встанут…

Нет, не встали – спасибо регулировщику.

Мелькнула вспышка фонаря, взметнулась в указующем жесте рука – проезжайте! Здесь места нет!

И подчинились указующему жесту танки. Покачиваясь на ухабах, проследовали за ними и грузовики, пропылил броневик – и колонна исчезла за поворотом.

А когда улеглась поднятая машинами пыль, куда-то делся и регулировщик. Впрочем, присмотревшись, можно было его обнаружить – он привалился спиною к телеграфному столбу, устал, надо полагать…

И лишь прибывшая поздно ночью смена, обнаружила, что он был приколот к этому самому столбу русским граненым штыком.

Да-дах!

Гулкий выстрел эхом прокатился над полем и, отразившись от невысоких деревьев рощицы, вернулся обратно.

Да-дах!

Второе орудие подалось назад, выпуская очередной снаряд в сторону цели.

А около других орудий уже суетился расчет, перезаряжая пушки.

Шла работа.

Обычная, повседневная, столь привычная для многих.

Хорошо отлаженный механизм артиллерийской батареи работал как часы. Добротные, качественно и с умом сделанные, старой доброй немецкой сборки. Никто никуда не бежал, торопясь выполнить что-то важное. Подносчики боеприпасов своевременно подтаскивали к орудиям очередные снаряды. Телефонист, держа у уха трубку, выслушивал пояснения корректировщика и передавал их сидящему рядом командиру взвода.

А командир батареи – чисто выбритый и подтянутый, как и положено образцовому офицеру, стоял чуть поодаль, похлопывая свежесрезанным прутиком себя по сапогу.

Он не вмешивался в действия своих подчиненных – в этом не было никакой необходимости. Не первый раз – и не первый год, выполняли они хорошо знакомую работу – вели огонь. Кто в данный момент находился там – в точке падения снаряда, его не интересовало абсолютно. Красные, зеленые, русские или готтентоты – всё равно. Главное – они были целью. Теми, кого надо уничтожить, дабы не мешали они своими глупыми попытками к сопротивлению неумолимому продвижению победоносных германских войск. Это и было главным, всё прочее не стоило и мимолетного внимания.

Капитан смотрел вперед, но как бы сквозь своих солдат. Тем не менее, он ухитрялся замечать даже самые незначительные (на первый взгляд) мелочи.

«Гофман опять запоздал с выдачей целеуказания! А ведь телефонист сообщил ему всё ещё минуту назад! Колеблется… это не к лицу офицеру! Обер-лейтенант должен выказывать уверенность и спокойствие, а он грызёт карандаш! Волнуется? В чём-то неуверен? И всё это – перед лицом солдат… плохо… После окончания стрельбы надо будет мягко ему на это указать…»

Но капитан не сдвинулся с места. Поправлять или, тем более, отстранять от командования молодого офицера он не собирался – это стало бы болезненным ударом по самолюбию обер-лейтенанта. Ладно… будет ещё время для отеческого внушения. Все когда-то начинали так, ошибались, волновались… даже и промахивались! Ничего. В первый раз руководить огнем батареи – действительно, непросто. Пусть привыкает…

И поэтому командир батареи остался на своем месте. Он даже и не подумал обернуться назад и окинуть взглядом обстановку за спиной – зачем? Там стоят, положенные по уставу, часовые. Случись что – они выполнят свой долг.

Возможно, так оно и произошло бы.

Во всяком случае, именно так всегда и случалось на учениях и в боях на территории Польши и Франции – там они проявляли должную осторожность и внимание. Да и кто им мог помешать? Отдельные, бродящие вдоль дорог, пока ещё не пленные, беглецы из разбитых частей?

Это немецкому-то солдату? Ха!

Но здесь – здесь не Франция.

И не Польша.

Да и не разъезжали по дорогам Европы немецкие танки, захваченные противником. Особенно – в немецком же тылу.

В непосредственной близости от позиций дивизионной артиллерии.

И когда на поле появились танки, неторопливо идущие сзади на батарею, часовой не стал стрелять. Он вышел на дорогу и поднял в предостерегающем жесте руку. Мол, камрады, вы свернули не в ту сторону!

Эта дорога ведет не туда!

И головной танк остановился. Затормозили и все остальные.

Лязгнула крышка люка. И над башней поднялся недовольный командир танка.