Локальный конфликт - Александр Афанасьев

Он стиснул зубы. Каждый шаг давался с трудом.

Он все чаще закрывал глаза, боялся, что упадет в обморок. Наконец, порылся в сумке, висевшей на плече, достал пачку с анальгином, дрожащими пальцами разорвал упаковку, вытащил одну таблетку, положил на язык. Таблетка застряла где-то посредине горла. Стараясь побыстрее протолкнуть ее в желудок, он несколько раз судорожно сглотнул. Он успел отправить следом за ней еще одну таблетку, а третью не стал глотать только из-за того, что во рту совсем не осталось слюны. Таблетку пришлось бы разжевывать в кашицу.

— Что случилось? Вы плохо себя чувствуете? — спросил сопровождающий. Он замечал все.

— Голова что-то болит.

— Я могу отвести вас к доктору.

— Не надо. Надеюсь, все пройдет.

— Если не пройдет, скажите мне. Наш доктор вас быстро вылечит. На церемонию успеете.

— Спасибо. Мне уже лучше.

Боль действительно стала утихать. Она осталась, но сделалась не такой пронзительной. Ее можно было терпеть. Перед глазами плавали желтые круги, похожие на светящиеся мыльные пузыри. Они быстро лопались. Наконец не осталось ни одного.

Они подошли ко дворцу. Запрокинь теперь назад голову до хруста в шейных позвонках — верхние этажи почти не разглядишь, а тем более крышу. Дворцом лучше любоваться издали — с моста через Москву-реку, встав где-то посредине, на самой вершине изгиба моста, в той точке, которую так любят иностранные репортеры, когда в кадре рассказывают о любых событиях в России, будь то выборы президента или о вреде алкоголизма. Еще место это называлось сторублевым, потому что вид с него был в свое время изображен на соответствующей купюре. Местные репортеры в своей работе эту точку почти не использовали.

Стеклянные двери, обрамленные в толстые дубовые рамы, были тройными. Разглядеть, что творилось внутри, получалось только когда в фойе горел яркий свет, а на улице была темнота. Днем же в стеклах виднелось только собственное отражение того, кто в них смотрел, да метра два пространства за ними. Дальше располагались следующие двери, а за ними начиналось царство тумана. Что творилось внутри дворца, и вовсе оставалось неразличимо, будто там, как в стеклянный аквариум налита темнота и только двери мешают ей вылиться наружу.

Стекла были пуленепробиваемыми и морозоустойчивыми. Двери эти хорошие теплоизоляторы. С каждой новой дверью становилось теплее, точно они разделяли климатические зоны. Уже после первой перестал идти пар изо рта и здесь можно было снимать верхнюю одежду. Что же будет за третьей? Зной?

Металлоискатель — еще одна триумфальная арка, через которую надо пройти, чтобы попасть в фойе, звенел, как взбесившаяся система контроля в магазине, на который совершили набег мелкие воришки, рассовали по карманам украденные вещи, но впопыхах забыли сорвать с них штрих-коды, когда пошли к кассам.

С извиняющейся, немного застенчивой улыбкой военный с майорскими погонами на плечах извлекал из кармана пейджер, мобильный телефон, ключи, монетки, брелки. Горка на столике возле арки все росла. На каменном невозмутимом лице охранника начинало проступать удивление — как все это можно носить без сумки. Но металлоискатель продолжал верещать, точно собачонка, которой наступили на лапку. Человек вытянул уже ремень из брюк, на тот случай, если причиной сумасшествия металлоискателся стала пряжка.

— Осколки, — попытался пошутить майор, когда металлоискатель вновь сопроводил его проход сиреной.

— Простите, господин майор, — сказал охранник, видимо поверив этой шутке. — Где?

Он держал в руках портативный металлоискатель, похожий на облитый тефалем меч римского легионера, на лезвии которого, ради украшения, мастер нанес фосфором слово «центурион». Видать, хозяин его был большим человеком.

Майор крепко зажмурил глаза. Возле них собрались складки, исказившие все лицо. Он будто испугался тефалевого меча. Потом хлопнул себя по лбу, порылся в карманах более тщательно, вероятно ему пришлось забраться под подкладку, потому что рука его погрузилась в куртку так далеко, что могло показаться, будто там черная дыра или переход в иное пространство, так что если бы он достал какую-нибудь неведомою зверушку, удивляться этому не стоило. Но к горке прибавилось еще несколько монеток. Это жертвоприношение не удовлетворило металлоискатель. Он требовал чего-то еще, кричал: «Мало, мало». Наверное, через него надо еще несколько раз пройти, чтобы он, наконец, заткнулся, поняв, что взять больше нечего.

Майор сильно задерживал очередь. Уделяй охранник столько же времени каждому из пришедших, пришлось бы переносить время начала церемонии на час, а то и на полтора, а это могло сломать весь тщательно распланированный по минутам график работы президента.

— Позвольте, я вас проверю вот этим, — сказал охранник, показывая тефалевый меч.

— Хорошо. Я, кажется, догадался, что это звенит.

Майор показал на ногу чуть выше колена. Металлоискатель издал пронзительный писк, когда охранник поднес его к ноге майора. Охранник откинул крышку на рукоятке меча. Под ней был индикатор.

— Прошу прощения, господин майор, за то, что заставил вас так долго ждать.

— Ничего. В аэропорту эта штука не звенит, — он показал на ногу, титана там совсем чуть-чуть, — охранник кивнул. — У вас очень чувствительные приборы. Я могу теперь войти?

— Конечно. Честь имею.

Из уха у охранника торчала затычка. Похоже, что он жить не мог без музыки и даже на работе слушал любимые записи. Белая тонкая пластмассовая спиралька свисала с уха и исчезала под воротом пиджака.

Сергей пристроился за спинами и видел лишь окончание борьбы металлоискателя и военного, в котором не сразу признал Кондратьева, а когда хотел его окликнуть, тот уже прошел через арку.

Мобильные телефоны не отбирали, но просили на время отключить, как и прочие средства связи.

Перед ним было еще человек пять. Они прошли через арку почти без помех. Металлических вставок в их телах не было, а на оправу очков и часы металлоискатель не реагировал.

Через пару минут Сергей стоял у арки, а когда прошел ее, то она не издала не единого звука.

— Все в порядке, — сказал охранник.

Толпа в фойе была разрозненной, неоднородной и не идущей по концентрации ни в какое сравнение с той массой, которую можно встретить на митинге рядом с трибуной. Большинство уже успело снять верхнюю одежду. Люди разбились на группки, разговаривали, ожидая, когда их позовут в зал. Кто-то стоял в небольшой очереди у гардероба, раздумывая, к какой из группок ему присоединиться, когда он сдаст одежду.

Сергей поискал Кондратьева. Он опять почувствовал себя неуютно. Ему было зябко и одиноко. Он думал, что, если отыщет Кондратьева и заговорит с ним, это ощущение пройдет. Тот был неким талисманом. Когда придет беда, надо потереть его пальцами, чтобы беда отступила.

Он поспешил к подножию мраморной лестницы, которая вела в зал, поднялся на три ступеньки — их укрывал красный бархатный ковер, остановился, отошел немного в сторону, на мрамор, чтобы не мешать тем, кто решил подняться повыше. Теперь он хорошо видел все фойе. Просвечивался гардероб. Люди остались только возле него. Они спешили расстаться с одеждой.

Чтобы перехватить Кондратьева, до того как он войдет в зал, Сергею надо было сразу бежать к этой лестнице, встать возле нее, как часовой или статуя. Он загрустил, стал корить себя за несообразительность. Ведь он, в отличие от большинства пришедших сегодня сюда, бывал здесь прежде и мог бы догадаться, что надо делать.

Он побрел в зал. Оставалось надеется, что место рядом с майором будет не занято. Такая вероятность была крайне мала, но даже если произойдет чудо и место окажется свободно, у него будет не больше двух-трех минут, чтобы перекинуться с ним несколькими словами. Надо бы поздравить его с повышением. Это можно успеть и за минуту. Потом начнется церемония. Сергей не мог понять, почему ему так важно поговорить с Кондратьевым. Он опять почувствовал головокружение, испугался, что потеряет сознание и скатится кубарем по лестнице, но падение будет не таким удачным, как в западных боевиках, когда герой, пересчитав ребрами все ступеньки, встает, отряхивается, немного корчась от боли, и снова взбирается по лестнице. Неправда все это. Он переломает ноги, руки и ребра и, чего доброго, разобьет голову и еще оставит густой кровавый след, который, впрочем, на красном ковре будет почти не заметен.

Руки его опять поднялись вверх и немного в стороны, как будто он хотел восстановить равновесие, а опора под ногами зашаталась от глухих глубоких подземных толчков. Кто-то задел его, но не сильно, плечи прошли по касательной, только одежда зашуршала. Он автоматически извинился, сделал шаг вправо. Ладонь коснулась холодного мрамора парапета, вцепилась в него, как в спасательный круг. Он подтянул к парапету все тело, ухватился за него второй рукой, обвис, навалившись всем телом. Грудь сдавило, дышать стало тяжело. В голове запульсировала боль. «Да, что же это творится?»