Локальный конфликт - Александр Афанасьев

Под призы приспособили специальную тумбочку — узкую и длинную, отправной точкой для ее создания, вероятно, служила обычная лавка. Такие стоят в парках перед столиками. На них режутся в домино или в шахматы. В ней еще оставалось много жизненного пространства, где вполне могли выстроиться пойманные в скоросшиватели документы, но, учитывая, что на ней стояло, запихивать что-то внутрь было бы кощунством.

Бумажный хлам доставался на долю секретарши.

Многие люди к концу жизни обрастают подобными безделицами. Они помогают им отчетливее представить прошлое. Особенно когда человек оказывается в одиночестве.

С полочки, поднявшись на задние лапы и размахивая передними с выпущенными, как у кошки, когтями, скалился маленький серебряный медведь. Шкуру ему опаляла, окаменевшим выхлопом своих дюз, пузатая ракета. Ее будто срисовали с памятника «Покорителям космоса», подпиравшего Проспект Мира. Только ракета. Про Циолковского — забыли. Две «Тэффи», которые по сравнению с изящной бронзовой статуэткой русалочки, сидевшей возле них, казались грубыми, точно это были два охранника, которые следят, чтобы на девушку никто не напал и не уволок, как самый ценный экспонат этой коллекции. Остальные награды были лишены выдумки. Нечто похожее можно купить в любом большом магазине. Оставалось лишь выгравировать на вазе или тарелке соответствующую надпись, но обычно фантазии хватало лишь на сухие фразы, словно их взяли из бухгалтерского отчета. Одну из этих ваз раздобыл Сергей, не в антикварном магазине, конечно.

Полочку сделали с запасом, и сейчас она была заполнена лишь наполовину, но если поток наград не ослабеет, то примерно через пять лет места на ней не останется. Интересно, как выйдет из этой ситуации директор? Расставит награды поплотнее, но тогда их станет трудно рассмотреть, или закажет себе в кабинет новую тумбочку, побольше? Но пять лет большой срок. За предыдущие пять лет этот кабинет сменил трех хозяев.

На стене висела еще компьютерная распечатка, похожая на те, что вывешивают в отделениях милиции с логотипом «разыскиваются». На этой изображались главари сепаратистских образований Истабана. Человек тридцать. Фотографии их, вероятно, взяли с каких-то документов. Качество изображения было таким плохим, что почти все казались на одно лицо. Понять же, кто есть кто, удавалось только по надписям под фотографиями. Примерно половина из них — те командиры сепаратистских подразделений, кого убили или взяли в плен — перечеркнута синим тонким фломастером крест-на-крест.

— Честно, я тебя не ждал сегодня. Как себя чувствуешь?

— Нормально. Немного устал, конечно.

— Кофе или чай? Или хочешь чего-то покрепче? Не стесняйся. Я, может, даже составлю тебе компанию, — прищурился Валерий Петрович. — Все зависит от твоего выбора.

— Чай, пожалуй, — после небольшого раздумья сказал Сергей, — я стал замечать, что от кофе у меня болит голова.

— Не повезло тебе. Я без кофе засыпаю. Могу предложить кофе в сочетании с анальгином.

— Нет, спасибо, обойдусь чаем.

Валерий Петрович нажал кнопку селектора. Умный человек. Он знал, что раны, какими бы они ни были, душевными или физическими, лучше не тревожить — так они быстрее зарастут. Ему сказали, что случилось с оператором. Он переживал, но говорить об этом с Сергеем не хотел, понимая, что тому и без этих разговоров на душе не сладко.

— Олечка, сделай нам кофе и чай, пожалуйста, — убрав палец с кнопки связи, директор продолжил: — На работу пока не хочешь выходить?

— А надо?

— Как тебе сказать. Незаменимые у нас есть. Ты относишься к их числу.

— Рад слышать. После такого признания возникает желание требовать повышения оклада.

— Неужели тебе не хватает?

— Вообще не жалуюсь. Но денег много не бывает.

— Знаю. По себе знаю. Могу дать совет. Тут твое фото не раз на обложках некоторых журналов появлялось и в газетах на первых страницах. Фотомоделям за такое причитаются очень большие гонорары. Газеты и журналы, которые о тебе печатали, не бедные. Поинтересуйся — тебе с этого ничего не перепадет?

— Хорошо.

— Напомни мне об этом. Я попрошу Ольгу сделать тебе подборку. Может, в домашний архив, на худой конец, пристроишь.

— Хорошо.

— Так как с выходом на работу?

— Хотелось бы немного отдохнуть. Недельки две или три. Реально?

— Вполне. Хочешь, пошлем тебя в теплые края за счет компании. На Кубе сейчас очень хорошо. Надо спешить, пока ее американцы к рукам не прибрали. Упустим мы Остров Свободы. Тогда уж туда не поездишь. Давай, позагораешь, расслабишься. Не нравится Куба, выбирай любое место.

— Заманчивое предложение. Вы, Валерий Петрович, прям-таки искуситель какой-то. Я, наверное, соглашусь. Вот только сразу место сказать не смогу. Подумать немного надо.

— Что думать? Подходишь к глобусу, раскручиваешь, а потом тыкаешь наугад пальцем. Куда палец попадет — туда и едешь. Разве ты в такую игру в школе не играл?

— Играл. Только не думал, что она может когда-нибудь стать реальностью.

— Почему нет? Теперь к делу. Ты, наверное, догадываешься, что стал очень известным. Таким известным, что теперь, как только у меня в кабинете или дома звонит телефон, я подхожу к нему с опаской, трубку беру, будто это гремучая змея, которая может меня укусить и все потому, что я заранее знаю, что у меня спросят. Надоели. От работы отрывают. Все тебя ищут, хотят узнать твой адрес, номер телефона. Я пока не раскололся, но не могу дать гарантий, что утечки информации не произойдет. Вскоре вся эта лавина обрушится на тебя. Советую телефон отключить и включать его только, когда надо кому-то позвонить. Понял?

Дверь приоткрылась после тихого застенчивого стука, словно человек, стоявший за ней, хотел, чтобы его никто не услышал. Вошла секретарша, одной ладонью, как вышколенный официант, удерживая жестяной поднос, расписанный цветами. На нем стояли две маленькие изящные фарфоровые чашечки — подарок одной из групп, побывавших в Китае, — сахарница и графинчик со сливками.

— Можно? — спросила секретарша.

— Конечно, конечно, — сказал Валерий Петрович. — Спасибо.

Создавалось впечатление, что секретарша стояла за дверью, прислушиваясь к разговору, не хотела своим вторжением обрывать Валерия Петровича на полуфразе и ждала, когда же в разговоре возникнет небольшая пауза, которую она безболезненно может занять. Свободной рукой пошарив позади себя по двери, секретарша нащупала ручку, ухватилась за нее, потянула на себя, одновременно делая шаг вперед и балансируя рукой, чтобы не расплескать напитки, но дверь не захлопнула, а только прикрыла, чтобы потом легче было ее открыть, прошла к столу, разгрузила поднос доведенными почти до автоматизма движениями, точно проходила долгую стажировку в школе официантов, улыбнулась и вышла.

— Ну так ты понял? — переспросил Валерий Петрович.

— Понял. Что от меня хотят?

Сергей взял чашечку с чаем. Он такой же черный, как и кофе, и определить что из них что, можно было только по запаху. Сергей положил в чашечку два кусочка сахара. Чашечка для чая была маловата. По русским меркам, конечно, где ни в чем меры не знали.

На самом деле, чай взбивался специальным помазком. Но группа, которая привезла этот сервиз, в такие тонкости чайной церемонии не посвящалась, поэтому о помазке не позаботилась. Стенки чашек были такими тонкими и хрупкими, что, казалось, могли рассыпаться в пальцах, а сквозь них просвечивается напиток. Лучше вообще не брать их в руки, а пить чай или кофе через трубочки, как сок или коктейль, — так будет безопаснее, и любоваться их рисунками. Кто-то во время очередной деловой встречи разбил-таки одну чашку. Валерий Петрович ничем не выдал своего расстройства, радостно заявив, что посуда бьется к счастью, а потом, когда встреча закончилась, загрустил об этой потере, размышляя, как бы ее восполнить. На чашечках неизвестный китайский художник запечатлел битву с кочевниками. На каждой — отдельный эпизод. Общая картина складывалась, если все приборы сервиза поставить рядом в определенной последовательности. Часть сервиза хранилась у секретарши. Надо угостить ее конфетами и упросить показать его, когда Валерий Петрович куда-нибудь отъедет и не сможет неожиданно нагрянуть, а еще лучше и вовсе закрыться на ключ. Впрочем, из-за той разбитой чашечки полная картина битвы все равно утеряна.

— Как будто трудно догадаться. Интервью для газет, журналов, участие в ток-шоу и прочее.

Сергей поморщился. Последние дни он только и делал, что отвечал на всевозможные вопросы, правда назвать это интервью было нельзя, а слово «допрос» звучало обидно для тех, кто его расспрашивал. Все ответы, помимо того, что фиксировались на видеопленку, еще и стенографировались. Техника может подвести, а человек — нет. Но этот процесс отбил у него всякую охоту встречаться в ближайшее время с кем бы то ни было, кто может начать задавать вопросы. Всем, кто обратится к нему с подобной просьбой, он мог бы порекомендовать справиться у спецслужб — не поделятся ли те записанными материалами. Но они редко делились своими архивами. Может, лет так через пятьдесят, когда с них снимут гриф «секретно», а пленка уже так осыплется, что на ней не останется ничего, кроме помех, похожих на падающий снег.