В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Наша боевая группа продолжала удерживать свои позиции, несмотря на неоднократные попытки русских прорваться сквозь наш левый сектор пехотой, усиленной танками. В вечерних сумерках, когда гренадеры находились на своих боевых постах, я, припав к земле, был рядом с радистом, который, склонившись над рацией, безуспешно пытался установить связь на старой частоте: «Мина, Мина, пожалуйста, выйди на связь… Мина, пожалуйста, ответь».

Сгустились сумерки, ко мне поступило указание, переданное через передовых наблюдателей батареи 150-миллиметровых орудий, отойти на 5 километров к северо-западу. Мы лихорадочно подготовили отход и под прикрытием темноты оставили свои позиции. Путь прокладывали наши самоходные зенитки, на шасси которых было полным-полно солдат из пехотной роты. Остатки роты шли сзади с противотанковым орудием, еще одной зениткой, а в арьергарде находились другие две роты. Я присоединился в замыкающих рядах к двум группам 2-й роты. Лаконичный приказ требовал, чтобы мы отошли точно в 20.00, не оставляя арьергарда на позициях для прикрытия. Перед нашим отступлением вновь произошла перестрелка, в которой из винтовок и автоматов, а также тяжелых пулеметов в темноту посылались трассирующие пули. Когда мы отошли, русские минометные взводы посылали спорадические залпы, поражавшие участок, оставшийся позади нас. Их обстрел ответа не получил.

Мы шли через густой лес по тропе, которая в конце концов повернула на север. Передовой дозор остановился, и я поспешил вперед. Оценив ситуацию, мы поняли, что находимся в окружении и что, если хотим уцелеть, никак не можем терять времени. С нашего места была видна деревня, которая кишела русскими, чьи силуэты мелькали на фоне пожаров, освещавших весь район жутким багровым светом. Я стоял рядом с наводчиком 20-миллиметровой пушки на краю леса, примерно в 100 метрах от первого горящего дома. Эйнер установил свой пулемет на крыле автомашины и готовился к стрельбе. Остальная часть нашей группы держалась позади нас, укрытая тенью леса. После минутных колебаний мы двинулись вперед, обойдя деревню с востока, а пламя горящих хижин отбрасывало призрачные тени среди деревьев. Несмотря на рокот мотора самоходной зенитки, русские, которых мы оставили позади себя, так нас и не заметили, и мы в итоге добрались до покрытого лесом болота.

В рассеянном свете полевой лампы я разглядел, что на моей карте изображен северный край этого болота, а за ним — пустой квадрант, то есть никакой информации, которая нам так была нужна. Тем не менее, я понимал, что даже эта плохо составленная карта содержит больше информации, чем имели бы многие наши части об этом районе. Мы шли через лес, пока не оказались на поляне под покровом могучих деревьев. С небольшого возвышения я посмотрел на север и северо-запад, и примерно в 10 километрах можно было разглядеть несколько ракет, молчаливо висящих в небе. Это русская авиация пустила их, готовясь к заходу на цель для бомбежки. Там находилась линия фронта; и также она была нашей целью. Я сказал бойцам о нашей цели, и мы двинулись в темноту.

По-летнему свежий рассвет обозначил новый день, 5 июля 1944 г. Мы вышли из леса, когда первые утренние лучи танцевали на лугах и пшеничных полях слегка холмистого пейзажа. Через каких-то 100 метров пути в поле зрения появился какой-то холм, на котором громоздился примитивный деревянный сарай. Вместе с передовым дозором я осторожно приблизился к этому сооружению, намереваясь проинформировать своего заместителя о нашем следующем действии. И вдруг в каких-то 30 метрах от нас из пшеницы высотой по пояс выскочил какой-то русский майор с пистолетом в руке и закричал на ломаном немецком:

— Фрицы, сдавайтесь! Вы окружены!

Только миг царила тишина, внезапно очередь из автомата нашего фельдфебеля перерезала майору грудь.

Мгновенно воздух наполнился грохотом перестрелки. Русские автоматы стреляли в нас почти в упор, а мы пытались отстреливаться, лежа на открытой местности. Первая 20-миллиметровая зенитка, все еще спрятанная в лесу всего в 100 метрах позади нас и невидимая русскими, открыла огонь, и ее снаряды с ужасным треском проносились над нашими головами. При разрывах в поле впереди нас мы отчетливо видели небольшие клубы серого дыма. Скоро вступила в действие и вторая 20-миллиметровая зенитка, и, будучи захвачены врасплох тем, что вдруг посреди их боевых порядков появилась такая ошеломляющая огневая мощь, русские в количестве примерно ста человек бежали от нас в поисках укрытия в овраге.

Пехотные роты заполонили левую и правую обочины дороги, пробиваясь вперед через зеленые побеги пшеницы. С зенитными пушками и противотанковым орудием на буксире, грохотавшими по дороге, мы лихорадочно пробивались на север. Серьезность нашего положения, усугубленная нашими ограниченными боеприпасами, была очевидна каждому члену нашей группы. Я крикнул через плечо солдатам, торопившимся вслед за мной:

— Кто хочет сдаться, может оставаться здесь. Остальные будут прорываться!

Не было необходимости оглядываться назад, чтобы убедиться, что никто, пока мы торопливо продвигались вперед, не остался позади.

В середине дня мы подошли к селению, расположенному на небольшом холме, господствовавшем над округой. Исключив возможность того, что деревня занята врагом, я молил Бога, чтобы это место оказалось лишь в нескольких километрах от Дюны, где должны располагаться наши войска.

Поселение оборонялось двумя устаревшими, но все еще грозными танками «Т-26», которые, испуская клубы черного дыма, выбирали позицию, чтобы встретить нас огнем из вращающихся башен при нашем приближении. Проявив огромное умение и храбрость, фельдфебель Бинов сумел подобраться поближе и уничтожить один из них кумулятивным снарядом. Одна из наших зениток получила прямое попадание в двигатель, и я пригнулся возле дымящегося шасси, пока стрелок продолжал молотить врага непрерывным огнем, алый ручеек крови вытекал из рукава его кителя. Второй русский танк застыл на месте, и, пока его экипаж пытался покинуть машину, танкисты падали на землю под ливнем огня наших стрелков. Мы поднялись со своих позиций и ринулись в деревню, у нас из горла вырывались крики, пока мы вели огонь и забрасывали гранатами дома.

Пулеметчик, которому едва исполнилось двадцать, получил ранение в плечо. Выждав момент, чтобы схватить «MG-42», я заорал ему, чтобы он пробивался к противотанковой пушке, где его смогут взять на борт самоходного орудия. Стреляя с бедра, я помчался впереди остальных, и мы прорвались на противоположную сторону деревни.

Мы рвались вперед, оставляя позади себя горящие жилища, и вскоре добрались до следующего поселка. Там не было видно советских солдат, но жители уже целиком подготовились праздновать свое освобождение Красной армией. И мы вдруг оказались среди них еще до того, как они успели опознать нас в нашей истрепанной форме и украшенных маскировкой шлемах. Они повысовывались из коридоров и окон своих жилищ, выкрикивая приветствия и размахивая кусками белой и красной ткани. Женщины готовились встретить своих освободителей с кувшинами со сладкими сливками, а дети стояли рядом с деревянными ложками. Ужаснувшись, они вдруг поняли, что вооруженные до зубов пришельцы — вовсе не бойцы Красной армии, а враги. Истощенные, голодные, в изорванной форме, перепачканной грязью и пропитанной потом, мы быстро проглотили еду и питье, предназначенные для наших противников, не обращая внимания на перепуганных жителей.