Над картой Родины - Николай Михайлов

Создавались национальные кадры рабочего класса. Немало рабочих, выращенных новой индустрией, направлялось в кишлаки и аулы, чтобы помогать крестьянам строить колхозы. Многие рабочие и работницы, получив техническое образование, продвигались в командиры производства. Лучшие становились государственными деятелями, членами правительства, депутатами Верховных Советов.

В новых текстильных районах выросли работники, у которых иной раз есть чему поучиться и производственникам старых районов.

Возникло хлопчатобумажное производство и там, где нет своего хлопка, — скажем, в Западной Сибири: в Барнауле, Новосибирске. Хлопок идет туда в вагонах, которые отвезли в Среднюю Азию сибирский хлеб и лес. А во время войны хлопчатобумажная промышленность начала расти и в Восточной Сибири — в Канске. Производство приблизилось к потреблению. Сибирь, куда каждый аршин ткани прежде привозили из-за тысяч километров, получает свой тик, сатин, молескин…

Но вот вопрос: а что же стало со старыми районами? Какова судьба фабрик Иванова, Орехово-Зуева, Шуи? Может быть, они, как в Массачусетсе, были свернуты, закрыты или взорваны?

Нет, конечно. Они продолжают работать полным ходом.

Фабрики Центра расширены, реконструированы. Они выпускают самые высококачественные ткани. Где не хватало ткацких цехов, они добавлены, например в Ленинграде. Где недоставало пряжи, что было обычно для района Москвы, устроены новые прядильни.

Всюду у нас рост. Стране нужно много тканей. Вся страна растет.

Новые районы у нас не вызывают угасания старых. Между советскими районами плановая взаимопомощь, а не конкуренция, социалистическое соревнование, а не вражда.

Советская индустрия не знает ни кризисов, ни конкуренции, поэтому она не знает и угасания — ни в пространстве, ни во времени.

Хлопчатобумажная промышленность продолжает расселяться по стране. Она появилась в Гори, Уфе, Чимкенте, Чебоксарах и других городах. Новые гигантские комбинаты строятся в Камышине, Энгельсе, Краснодаре, Херсоне, Сталинабаде, Барнауле.

В Сталинабаде и Барнауле начало хлопчатобумажной промышленности было положено уже в годы довоенных пятилеток. А в Камышине, Энгельсе, Краснодаре и Херсоне она возникает впервые. Это значит, что Поволжье, Кубань, Украина становятся районами крупной хлопчатобумажной промышленности. Карта текстиля неузнаваемо меняется. Работа на новых комбинатах механизируется в высшей степени. Каждый комбинат — это целый город с прядильными, ткацкими, отделочными фабриками, с разными подсобными цехами, с многоэтажными жилыми домами, с Дворцом культуры, больницей и школами. Самый большой из новых комбинатов — Камышинский. Он займет площадь не меньшую, чем занимает сам Камышин. Почти миллион метров в сутки — вот его мощность. Из этой массы ситца, сатина, батиста, маркизета, шотландки, эпонжа, фланели, трико, тафты, вельвета, произведенной за один день, можно сшить платья более чем для двухсот тысяч человек.

Шерстяное волокно без малого наполовину шло в дореволюционную Россию из-за рубежа и в ткани превращалось главным образом в Центре. В наши дни фабрики Центра не испытали упадка, а, напротив, расцвели. Вместе с тем обработка шерсти распространилась по стране, захватила районы сырья. И сейчас строится мною предприятий шерстяной промышленности — в их числе большие камвольные комбинаты в Минске, Чернигове, Канске, Свердловске…

Шелковая промышленность тоже работала на привозном сырье и тяготела к Центру. Теперь у нас есть большие шелковые комбинаты в районах сырья — в Ленинабаде, Оше, Маргелане, Киеве, Нухе. Лен и раньше был свой, но утекал за границу, а льняная промышленность оставалась слабой. Она сосредоточивалась главным образом в теперешней Ивановской области, хотя основные поля льна-долгунца были западнее. Теперь построены и строятся комбинаты по всей льняной полосе — от Белоруссии до Удмуртии, никто не обойден.

Швейную промышленность мы стремимся расселить повсюду, не в ущерб какой-нибудь части страны. Производство обуви совершенствуется в Центре, пока еще основном своем районе, и вместе с тем распространяется по всем областям и республикам.

И если вес Центра в легкой промышленности еще слишком велик, то он будет уменьшаться — и не от снижения выработки на фабриках Москвы, Ленинграда, а от быстрого ее подъема на бывшей «окраине».

В царское время более или менее крупная пищевая промышленность скучивалась в многолюдных городах либо была разбросана по стране одинокими гнездами: сахарная — в украинской лесостепи, маслобойная — на Кубани и Тамбовщине, рыбная — на севере Каспия, мукомольная — у волжских пристаней, маслодельная — в Барабе и у Вологды. В наши дни пищевая промышленность размещается более равномерно по районам — конечно, с учетом их природных и хозяйственных различий. Мукомолье продвинулось в Сибирь, к новым посевам зерна; сахароварение распространилось вплоть до Средней Азии и Дальнего Востока; тихоокеанские моря и Мурман по улову рыбы обогнали Каспий; маслоделие перестало быть призванием только Западной Сибири и европейского Севера.

Производство продуктов питания сейчас у нас — наиболее равномерно размещенная отрасль промышленности. И все же пищевая промышленность размещена менее равномерно, чем нужно.

Карту пищевой промышленности сильно исправит новое строительство. Воздвигаются мясокомбинаты, маслодельные и молочные заводы, холодильники, предприятия консервной промышленности, хлебозаводы.

Среди новостроек много очень крупных. Новый московский холодильник в Черкизове — величайший в Европе. Громадный жировой комбинат в Саратове занимает 26 гектаров. Чтобы вывезти суточную продукцию Измаильского консервного завода, потребуется 25 вагонов. На Горьковском мясокомбинате один автомат выпускает 5 тонн пельменей в сутки…

Кроме старых центров легкой и пищевой промышленности, появились, выросли новые. Но эти новые центры не нанесли старым никакого ущерба. Они лишь облегчили им снабжение наших сел и городов. Они сократили перевозки, укрепили комплексность в хозяйстве районов.

Расселяясь по всей стране, промышленность несет народу все больше хорошей одежды и обуви, питательной и вкусной пищи, удобных и красивых предметов обихода.

Но нельзя расширить легкую и пищевую промышленность в нужных масштабах и темпах, если сельское хозяйство не даст достаточно сырья. Вот почему партия и правительство приняли программу быстрого подъема земледелия и животноводства и весь советский народ борется за решение этой насущной задачи.

Перейдем и мы от промышленной карты к карте сельского хозяйства.

VII

НОВЫЕ ПОЛЯ

СМЕНА ЛАНДШАФТА

Облик страны был аграрный, сельский. Деревни среди необозримых полей, хутора… Над городами подымалось больше колоколен, чем фабричных труб. Но вид этот говорил не только о том, что основой экономики отсталой России было сельское хозяйство. Он обличал также и отсталость самого сельского хозяйства.

Бескрайные расстилались поля, но было заметно, что они не однородны. Часть сложена из крупных кусков, а другая вся исполосована, исчерчена межами, и по ней тянутся узкие ленточки: десяток, другой борозд — и межа, заросшая бурьяном да кашкой; несколько борозд — и снова межа…

Крупные куски — это помещичьи угодья, а мелкие лоскутки — крестьянские. Да и помещичья земля во многих местах была распахана и засеяна полосками, а не сплошным массивом:, помещики отдавали свою землю в аренду крестьянам, чтобы брать с них кабальную плату.

Помещикам, кулакам, монастырям и царской семье принадлежало две трети всей сельскохозяйственной земли. Остальная земля — худшая — была раздроблена между многими миллионами бедняцких и середняцких хозяйств.

Поля, расстилавшиеся по стране, не были пустынными — на них вечно трудились люди. Но мало плодов приносил им этот непрерывный, тяжкий труд.

Телега у межи с опущенными оглоблями; свежеотваленная лемехом земля; клетчатый след лаптя на ней. Согнувшись над сохой, идет крестьянин за своей лошаденкой, устало ее понукает.

Измучен человек, а работа все движется медленно. Ушел пахарь к тому краю полосы — не дождешься, когда вернется. Недаром сказано у поэта: «Ну, тащися, сивка…» Изо всех сил налегает мужик на соху, а все неглубоко она берет — вершка на два, чуть больше. Точно такой же сохой пахал его дед. Боронил такой то же бороной с деревянными зубьями. Сеял рукой из такого же лукошка. Молотил таким же цепом.

Тракторов не было. Зато косуль, и сох насчитывалось восемь миллионов.

Как-то перед первой мировой войной компания кулаков из-под Благовещенска-на-Амуре задумала приобрести в Америке трактор. На Амуре у богатеев было много земли, а рабочие руки в тех не очень густо населенных местах стоили сравнительно с центральными губерниями России дороговато, кулацкие хозяйства завели косилки, жнейки. Вот на берегах Амура, в нынешнем Ивановском районе, появился и трактор — керосиновый, марки «Могул». Налаживать трактор приехали американские механики, но они никак не могли приспособиться к непривычным для них условиям Дальнего Востока. Да и техническая грамотность их, видно, была невелика — лемехи шли слишком высоко, земля вспахивалась плохо. Местные агрономы указали, как исправить недостатки, но иностранцы пренебрегли их советами. Трактор стал вскоре ломаться, останавливаться.