Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

Почему я не подумал обо всем этом раньше? Почему не предпринял соответствующих мер или хотя бы просто не вывез Алинку из города, а, желательно лучше сразу, из страны? Неужели надеялся, что в этом самовлюбленном бездушном отморозке осталось хоть что-то человеческое?

— Я жду, Алина. Пусть и не привык, чтобы кто-то заставлял меня это делать. — и снова он обращается только к ней, игнорируя мое присутствие и наивную попытку достучаться до сознания Стрекозы.

В голове уже не просто шумит. Кажется, кровать подо мной и окружающая комната начали содрогаться и куда-то уплывать, а перед помутневшим взглядом буйным цветом запульсировали багряные пятна, вытесняя приятные глазу пастельные светло-бежевые и молочные тона окружающей мягкой мебели и идеально гладких стен. Не хватало еще потерять сознания от собственной беспомощности и абсолютного бессилия. Даже от доводящего до панической асфиксии понимания, что я не могу хотя бы просто дотянуться до тебя. Схватить и закрыть собой.

Ей богу, лучше бы мне было сдохнуть в эти секунды, а не наблюдать, как ты сходишь с места и торопливо, не оборачиваясь, идешь на выход из палаты.

Глеб Стрельников тоже делает несколько шагов в сторону открытых дверей и, с привычной ему неспешностью неоспоримого хозяина положения закрывает дверную панель.

То ли горячий выхлоп накопившегося за это время в легких и диафрагме горячего воздуха, то ли с большим усилием заглушенный выдох-стон вырвался из моего рта самопроизвольным спазмом. Но и трясло меня сейчас нехило, как какого-то одержимого бесами безумца, кое-как цепляющегося остатками здравого разума за спасительную реальность и жалкие нити своей паскудной жизни.

Если бы я только мог… Господи… Если бы только…

— Я бы все отдал только за то, чтобы избежать и этого разговора, и всего того, к чему мне пришлось прибегнуть за последние дни, но… — Стрельников-старший, естественно, не мог не заговорить. Как и не мог этого не сделать лишь в свойственной ему манере какого-нибудь английского короля-тирана вроде Генриха VIII, для которого казнить парочку неугодных жен или восставших в Благородном Паломничестве дворян-католиков, что два пальца об асфальт. — Ты не оставил мне ни малейшего выбора. Хотя я и предупреждал тебя и далеко не единожды.

Ну, а я, само собой, не мог не реагировать на его присутствие и доводящую до бешенства манеру поведения собственной на него убойной реакцией.

— Да неужели? Прости, что не могу выразить свое искреннее восхищение твоим показательно воспитательным действиям бурными овациями. Наверное, ты еще не в курсе, но больше часа назад мне сломали руку. Про несколько трещин в ребрах и сотрясение мозга можно не говорить, ибо это так, несущественные мелочи.

И как всегда, с присущей ему невозмутимостью, он терпеливо выслушал мой ответный выпад, неспешно вернувшись к изножью больничной койки и с такой же размеренной неторопливостью оперся ладонями о пластиковый борт кровати. Ни дать, ни взять, пресыщенный аристократ в энном поколении, снизошедший собственной персоной до собственного нерадивого сына.

Не знаю даже, что хуже — пытаться принять произошедшее и происходящее, как за неизбежное и само собой разумеющееся или… Смотреть в застывшее прямо передо мной лицо самого, что ни на есть реального Дьявола во плоти. Как всегда безупречного во всем и в каждой мелочи. Шитый не так давно на заказ в европейском ателье костюм-тройка светлого серо-оливкового цвета, темно-изумрудный галстук с обязательным золотым зажимом, идеальная укладка пепельно-латунных волос, гладко выбритое лицо… Уверен, он явился сюда прямиком из своего рабочего кабинета, как только получил от нужных людей нужное сообщение или телефонный звонок.

Странно, но попытка вспомнить, во что была одета Алина почему-то закончилась раздражающей неудачей. А если я видел ее сегодня в последний раз в своей жизни?.. Кажется, у меня начинается очередной приступ паники, подрезав дыхание до частых и отрывистых вздохов-выдохов. Будто-то кто-то ограничил поступление кислорода в мои легкие до минимальных доз или я враз забыл, как надо дышать полной грудью?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— В этом-то и проблема, Кир. Я вот до сих пор не знаю, есть ли хоть какой-то смысл говорить с тобой сейчас обо всем этом. Насколько ты сейчас адекватен и способен в своем нынешнем состоянии оценивать происходящее, как и понимать с трезвой ясностью ваше сегодняшнее положение со всей на то серьезностью и ответственностью за содеянное? Ты ведь не можешь этого не видеть и не осознавать. То, чем грозит все это закончиться, если ты наконец-то не начнешь делать правильные выводы и совершать правильные для всех вас поступки с не менее правильными решениями. Видит бог, я ждал и терпел очень долго. Наверное, наивно надеялся, что хоть у кого-то из вас рано или поздно сработает и интуиция, и напрочь атрофировавшееся за эти дни чувство самосохранения. Но, как показывает практика, вам явно претит хоть какое-то здравое восприятие окружающей вас реальности. Готовы переть до последнего, пока руку не прищемит или с кем-то по вашей вине не произойдет несчастный случай.

— Ах, вот оно что. Оказывается, вся тяжесть предполагаемой вины лежит на нашей подростковой безалаберности. Это наши вполне естественные поступки не вписываются в чужую систему ценностей и не отвечают этическим нормам чужих правил с пожизненными ограничениями. А я тут ломаю себе голову, извожусь и ищу хоть какие-логические объяснения произошедшему… А всего-то нужно было посмотреть в свое непутевое рыло в зеркало.

Естественно, я не ждал от Стрельникова-старшего ничего близкого или хотя бы очень отдаленного понимания сказанным мною словам. Но и более сдерживаться, увы не мог. Может даже тщедушно надеялся, что сумею достучаться до его голоса разума, если отцовские чувства были с такой ненавязчивой легкостью им попраны, будто какой-то ненужный мусор или раздражающая все эти годы слабость. Удивительно, что он вообще умудрился так долго продержаться.

Зато сейчас совершенно не стесняется демонстрировать свою "правоту", показательно выдыхая, опуская в "непосильной" для себя выдержке взгляд к полу и якобы собираясь с мыслями для очередной душещипательной лекции. И я еще не так давно надеялся поговорить с ним по душам? Наивно верил, что меня услышат и даже в чем-то поймут?

— Прости, Кир, но я уже реально не знаю, КАК мне донести до твоего ослиного упрямства столь очевидные для любого здравомыслящего человека понятия и истины. Слов ты явно не понимаешь. Действия тоже мало чем на тебя влияют.

Лучше бы он не поднимал на меня своих чересчур убедительных глаз, чей разрез и цвет, бывало, пугали меня зеркальным отражением моих собственных. Только в этот раз меня припечатало к матрацу кровати совершенно незнакомым для меня чувством восприятия. Словно я впервые увидел, кем он был действительности, в коем-то веке сняв со своего безупречного лица привычную для многих маску Глеба Стрельникова. Кем-то абсолютно для меня чужим… Настолько чужим, далеким и отстраненным, что даже я не на шутку испугался от столь поразительного для себя открытия.

— Что мне нужно такого сделать, чтобы до тебя наконец-то начало доходить что все это не игры? Я не собирался с тобой играть и не собираюсь делать этого и впредь.

— Может хотя бы раз в жизни попытаться встать на мою сторону и повести себя, как настоящему отцу, а не как эгоистичному мудаку, под заезженную мелодию которого обязаны танцевать все окружающие, в том числе и особо близкие ему люди? Или подобные понятия для тебя в принципе не приемлемы или даже неведомы? Ты не имеешь никакого представления, что это такое — поступаться собственным упрямством и идти навстречу не безразличным тебе людям? Жертвенность для тебя так — всего лишь красивое слово-пустышка для религиозных фанатиков и безмозглых патриотов?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наверное, я все-таки что-то ляпнул не то или переступил через недопустимую грань. Но не заметить даже в своем упоротом состоянии, как плотно поджал губы Стрельников-старший и каким стал осязаемо тяжелым его взгляд, я не смог бы, наверное, даже со светонепроницаемой повязкой на глазах.