Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

– Исполню я твое заветное желание, герой, – говорит Гера, и хитрее ее только официантки в ресторане «Москва» улыбаются. – Будешь называть меня мамой. И мамой, и мамочкой, и мамулей, и мамусиком. Но в качестве… тещи.

И дает Гераклу в жены свою любимую дочь. Вечно юную красавицу Гебу.

– Мама! – обрадовался благодарный Геракл. – Мамочка, мамуля, мамусик!

Чувства так переполняли его, что он даже и от себя словечко добавил:

– Мамо! – говорит он со слезой в голосе. – Мамо Ге ра…

– Сам придумал? – удивилась Гера.

– Нет, – честно признался Геракл. – Хохлы.

– Ну тогда станцуешь на свадьбе гопак, – повелела Ге ра.

– Браво! – закричал весь Олимп. И пошел на Олимпе пир горой…

– Браво! – заорали, выслушав байку, и колдыбанцы. Они были очень тронуты счастливым поворотом в судьбе полюбившегося им Геракла и со слезами на глазах тронулись к барной стойке.

– За Геракла Зевсовича и за олимпийский триумф Луки Самарыча! – раздался взволнованный голос из самой гущи колдыбанского коллектива.

Уже открыты бутылки, уже пляшут на радостях стаканы, уже прокашлялись седые Жигули, чтобы повторить эхом легендарное «ульк!» на высшем, олимпийском уровне. Но вдруг…

– Стоп, музыка!

Ну да, как всегда, в самый-самый момент Гераклу кажется что-то не так и не эдак. Ну что у вас там, зятек верховной богини?

– Не говори «Да здравствую!», пока еще здравствуешь, – выдал тот на-гора замысловатый афоризм, наверняка заимствованный у премудрой Афины.

– В чем дело? – удивились колдыбанцы. – Решение принято. Исполнитель назначен. Свою задачу он понимает. Стало быть, дело в шляпе.

– Да хоть в фуражке! Хоть в бабьем чепчике! – завелся Геракл вертолетом, который заставляют по воскресеньям на колдыбанской набережной за десятку катать над Волгой балованных беби и воображалистых мисс. – Хоть в белых тапочках! Лишь бы в гробу!

– В гробу? – еще больше удивились колдыбанцы. – Кто в гробу-то?

– Как то есть кто? – захлебнулся от возмущения Геракл, совсем как колдыбанский вертолет, когда взлетает над Волгой и слышит крики баловней-беби и визг барышень-воображал. – Ясно кто. Мой лучший друг и ваш лучший представитель – Лука Самарыч.

– Лука Самарыч – в гробу? – совсем удивились соратники и единомышленники колдыбанского супера.

– Ну да, – отвечал им Геракл. – Ведь бессмертие может наступить только после смерти.

– Только после смерти? – печальным эхом повторили колдыбанцы, почуяв, что суровые олимпийские правила отбрасывают их сейчас от источника истины, то бишь от барной стойки, гораздо дальше вытянутой руки, если не сказать далеко за горизонт. – Что ж вы сразу-то, Геракл Зевсович, не предупредили?

– Ха! – ехидно воскликнул тот. – Так вы же меня за последнего болвана держите. Мог ли предположить последний болван, что такие мыслители, как вы, не знают элементарных истин бытия.

Уел. Но еще не досыта.

– К вышесказанному, мои дорогие платоны и сократы, иначе говоря, волжские сорные рыбешки, – продолжал ехидничать олимпийский гордец, – хочу напомнить еще одно обязательное условие. Герой должен умереть не абы как, лишь бы крыжик в отчете поставить. Да будет моему другу Луке Самарычу смерть не халтурная, а только легендарная!

– Знаете ли вы, парнокопытные, как умирают великие герои? – задрал вверх нос бессмертный эллин. – Расскажи им, жених Ухажеров, какую немыслимую смерть избрал Геракл.

История драматической смерти величайшего героя, оказывается, была особенно близка величайшему горе-жениху. Когда он назубок и с выражением рассказывал эту историю у классной доски, то, не отрываясь, смотрел пристально на одноклассницу Рогнеду, пытаясь донести до ее легкомысленного ума и жестокого сердца не только текст, но и подтекст страшной древней легенды. Подтекст наставлял всех легкомысленных и жестокосердных особ женского пола: вот что бывает, когда они недопонимают мужской пол.

Ближе к делу, а точнее – к телу. Итак, на теле Геракла – плащ, который жена собственными руками пропитала смертельным ядом гидры. По женскому недомыслию сотворила она сию жестокость, но несчастному Гераклу от этого не легче. Все глубже проникает в его жилы чудовищный яд. Рвет с себя Геракл отравленный плащ, но тот плотно прилип к коже, и еще нетерпимее становятся страшные муки.

И пусть Рогнеда отравила Романа не ядом гидры, а ядом своего несправедливого равнодушия, он, Роман, страдал у классной доски и страдает до сих пор так же невыносимо, как величайший герой. И потому ему абсолютно понятно отчаянное решение, принятое мучеником Гераклом.

– Отнесите меня на высокую гору! – заголосил басом Ухажеров, изображая мученика: не то себя, не то Геракла. – Сложите на ее вершине погребальный костер. Подожгите его да не жалейте дров и солярки.

Выполняя волю Геракла, друзья и близкие отнесли его на вершину высокой горы. Там они соорудили громадный костер и положили на него страдальца.

– Огонь! – приказал Ухажеров, наверное, все-таки от имени Геракла. – Вызываю огонь на себя!

Ухажеров сделал учительскую паузу, самую томительную на свете, ибо настоящий учитель успевает во время паузы отобрать у всех мальчиков сигареты, у девочек помаду, записать всем в дневники вызов родителей в школу, а в заключение вытащить за шиворот из класса подростка-чудовище Антошу Добронравова.

– Ярко вспыхнуло пламя костра! – сообщил наконец колдыбанский романтик. – Но еще ярче засверкали молнии Зевса-громовержца. На золотой колеснице, запряженной четверкой коней, примчалась к костру крылатая богиня победы Ника. Она вознесла величайшего из героев на Олимп. Там его встретили боги. И стал Геракл бессмертным…

Ухажеров умолк. Геракл принял абсолютно божественный вид: грудь колесом, руки в боки, глаза на выкате.

Колдыбанцы с большой степенью естественности похлопали в ладоши, и даже привстали при этом, и даже имитировали жесты, которыми к ногам героев бросают цветы. Геракл был очень тронут.

– Ну что ж, смертный подвиг Геракла действительно потрясает душу и воображение, – подделываясь под гомеро-ухажеровскую интонацию, начал Самосудов. – Давайте повторим его один в один, но… Сразу замечу, что место подвига выбрано по-эллински, не совсем логично. Нести героя на вершину высокой горы на носилках? Нет, пусть никто не подумает, что мы боимся надорваться. В конце концов, можно нанять грузчиков. Но, как говорится, умный в гору не пойдет. Мне кажется, мероприятие надо организовать не в горах, а на волжском берегу. Может быть, даже на набережной. Еще лучше – на видовой площадке. Чтобы зрителями стали не только друзья героя, но также широкие массы горожан и туристов.

– Согласен, – поддержал Безмочалкин. – Только надо учесть противопожарные правила. Огромный костер на видовой площадке или посреди набережной представляет собой немалую опасность. В любом случае его потом придется тушить. Нет, не надо думать, что колдыбанская пожарная часть с этим не справится. А если не справится, то не позднее чем через неделю-другую придет подмога из областного центра… Но лучше все-таки огромный костер разжечь не на берегу, а посреди Волги. Прямо на воде.

– Костер посреди Волги – это находка. Особенно если около нефтебазы, – согласился Молекулов. – Только почему именно костер? Вспыхнул, сгорел в одну минуту – и скрипки в печку, в смысле представление окончено. Для усиления впечатления хотелось бы сделать гибель героя медленной. Чтобы душа очевидцев не только разрывалась на части, но и разорвалась… К тому же огонь так или иначе наносит материальный ущерб. К чему такая бесхозяйственность и нерачительность в условиях инфляции и дефицита? Не надо никакого огня. Пусть герой погибнет в речной пучине. В этом случае и челн, и даже некоторые личные вещи героя останутся целы. Таким образом, накладные расходы можно свести к минимуму.

– Отлично, – как бы подытожил Профанов. – Я уже вижу картину гибели героя, как на экране телевизора. Причем по второму каналу: там всегда меньше помех и четкость изображения лучше. Вижу, как на яркое солнце находят лиловые тучи. Деревья клонятся и падают под напором урагана. Речная гладь вздыбилась огромными волнами. Все в страхе, в ужасе, в панике от этого стихийного бедствия. Только Лука Самарыч довольно потирает руки. Вот герой садится в челн. Вот он уже на середине Волги. А вот он уже… на дне. Бездыханный и безжизненный. Всё как полагается. Как в Большой Энциклопедии. А главное – Волга-матушка рада. Любимый сын-удалец встретил свой последний час в ее объятиях.

Геракл, конечно, расчувствовался и захлюпал, как худая калоша в осеннее межсезонье.

– О, если можно было умирать дважды! – прошептал он дрожащими губами. – Второй раз я умер бы именно так, как умрет сейчас мой несравненный друг Лука Самарыч.

– Слово предоставляется нашему герою, – объявил Самосудов. – Как вы оцениваете, Лука Самарыч, сценарий мученической и прекрасной гибели а-ля Геракл?