Двойной шантаж (СИ) - Линетт Тиган

не решаюсь, даже рот открыть страшно. Этот человек непредсказуем, поэтому стараюсь держать себя в руках, когда приходится вытащить больную руку из тесного рукава и поворачиваться корпусом, задействовав ноющие ребра.

Он не останавливается на курточке и став передо мной на колени, снимает мои кроссовки, отставляя в сторону, заостряя внимание на джинсах. Они грязные, испачканы во влажной земле. Когда он тянет руки к поясу моих джинсов, перехватываю оба его мощных запястья.

Марат смотрит настолько неясным взглядом, что создается впечатление, будто направил взгляд и вовсе сквозь меня. Я остаюсь непреклонна.

Он мягко тянет на себя руки, и я выпускаю их из своей хватки. Он никогда не настаивает, если что-то напрямую касается меня. Да, ограничивает, иногда даже создает обстоятельства, чтобы я меняла решения — но он никогда не вторгается, как варвар. Это пугало тогда, это пугает и сейчас, но я ощущаю относительную безопасность. Хотел бы убить или наказать — сделал бы это в самом начале, не так ли?

Марат пересаживается на край кровати возле меня, поглаживая мою ровную и напряженную спину.

— Приляг. Доктор скоро тебя осмотрит. Выглядишь неважно, — он мягко привлекает меня к себе, и я поддаюсь, заваливаюсь набок, придерживаясь за ребра, опуская голову ему на колени.

Марат убирает волосы с лица, очерчивая линию скул и шеи, въедаясь в меня взглядом. Говорить нам не о чем, и подобного желания совсем не возникает. В сознании я ещё не до конца понимаю, что я снова попала в преисподнюю, поэтому как-то быстро успокаиваюсь и прикрываю глаза. Возможно, это усталость меня вымотала, моральная и физическая, как и бессонные ночи.

— Фадеев был с тобой груб? — спрашивает Марат, путая свою пятерню в моих волосах.

— Нет, — отвечаю я, стараясь не вспоминать все гадости и поступки, которые он сотворил за два года его гнусного шантажа. Мысли сейчас далеко не об этом.

— Он говорил иное, — открываю глаза, но не найдя, за что зацепиться взглядом, снова закрываю их. — Даже признался, что несколько раз приставал к тебе. Это правда?

Я молчу, упорно заставляю себя не разговаривать и держать его на дистанции, но Марата это не устраивает. Он поворачивает мою голову, заставляя смотреть прямо в его глаза.

— Мне стоит его наказать? — спрашивает он, обводя большим пальцем пульсирующую челюсть от удара.

— Ты его хочешь наказать? — спрашиваю в ответ.

— Да, — кратко отвечает он.

— Тогда ты знаешь, что делать, — говорю я, снова отворачиваясь и прикрывая глаза.

Ни одно мое оправдание никогда и никого не спасало, особенно, если Марат уже вынес свой вердикт или приговор.

Слышен короткий стук и нерешительно отпирающаяся дверь. Марат не шелохнулся, продолжая прикасаться ко мне своими руками, совсем без сексуального подтекста, скорее по-собственнически.

— Мирон, — с уважением произносит знакомый обволакивающий голос, и я стремительно открываю глаза, дернувшись и попытавшись встать. Меня удерживает Марат, не позволяя совершать резких движений. — Виктория, — её глаза удивленно сверкнули, узнавая меня, но она постаралась держать лицо непроницаемым. — Чем могу помочь?

— Лицо, ребра и рука. Проверь, — приказывает Марат холодно и требовательно.

Когда доктор склоняется надо мной, аккуратно повернув мою голову в сторону, осматривая ушиб на лице, я замечаю, как на неё в упор смотрит Марат.

— Зубы целы? — задает она вопрос, и я киваю.

— Пустяк, — пожимаю я плечами. — В области ребер болит, — я сама одной рукой задираю кофту до обнаженной груди. Я совсем не заморачивалась с одеждой, когда спешила к Егору на сделку. Доктор сначала смотрит, не касаясь, но потом сдается и проводит пальцами по ребрам.

— Болят именно ребра?

— Немного, больше в грудной клетке ноет, — делюсь своими ощущениями.

— Ребра целые, маловероятно даже трещина. Гематомы и отёчности нет, пройдет за несколько дней, — говорит Валерия, скорее Марату, чем мне, пострадавшей. — Если сильно болит — дам обезболивающее, но лучше использовать мазь.

— Само пройдет, — отмахиваюсь я, не желая пичкать себя таблетками или даваться в руки Марату, который лично будет обрабатывать ушиб.

— Не пройдет, — заведомо поправляет меня Марат. — Мазь давай и таблетки оставь, вдруг боль усилится. И руку посмотри.

Я подаю ей руку для осмотра.

— Вывиха нет. Сильно болит? — доктор аккуратно ощупывает запястье и ладонь.

— Не сильно, — пожимаю я плечами и ощущаю, как ноги Марата подомной буквально каменеют. — Простой ушиб, — доктор кивает, переглядываясь с главой Клана.

— Она в порядке, но стоит отдохнуть. Хочу заметить, что слишком бледная и явно недостаток в весе. Ушибы незначительные, но не стоит лишний раз напрягаться. Пару дней в постели, применение мазей и всё будет хорошо, — говорит доктор. — Мазь в моём кабинете в больнице, ближе съездить в аптеку.

— Я буду спать и соблюдать постельный режим, — выдыхаю я, осторожно поднимаясь. — Я очень устала, хочу отдохнуть. До завтра ничего не случится.

— Иди, — Марат кивает доктору на дверь, повернувшись ко мне лицом. Доктор озабочено смотрит на меня, но подчиняется и уходит. — Ты совсем не изменилась, всё ещё халатно относишься к своему здоровью, — делает он мне замечание, но без какого-либо недовольства или злобы. Скорее обычная констатация факта.

— Ты тоже не изменился, — тихо отвечаю я, свешивая ноги на пол. — Я могу принять душ и переодеваться? — спрашиваю я разрешение, на что слышу тяжелый выдох.

— Ты здесь не заложница, Пташка. И никогда ею не была. Всё в твоём распоряжении, как и всегда, — он поднимается с кровати.

— Если я не заложница, значит, могу уйти? — тоже поднимаюсь, не желая ему давать возможности возвышаться надо мной. Я замечаю в его глазах недовольный блеск, который быстро рассеивается, но даже это впечатляет. Он проявляет какие-то эмоции — это уже очень неожиданно.

— Ты часть Клана, часть нашей семьи. Никто из семьи не уходит, а семья никогда и никого не оставляет, — строго напоминает мне Марат, отчего мурашки бегут по коже.

Семья. До чего же это нелепо звучит…

— Душ там? — предполагаю я, увидев вторую дверь в комнате. Марат кивает, но уйти не дает, осторожно положив свою массивную ладонь мне на плечо.

— У тебя кто-то был? — спрашивает тихо, и его дыхание щекочет мне шею. — Ты была без моего присмотра очень долго, Пташка, — он обеими руками сжимает мои плечи.

— Ты сделал всё возможное, чтобы я была одна, — передергиваю плечами, но ощущаю, как сердце в страхе сжимается. Я выживу здесь, это сложно морально, но не физически… Но, если Марат узнает хотя бы часть правды и Тимуре — он с ним поквитается, и я уверенна, что на моих глазах.

— Хорошо. Помни, здесь всё в твоём распоряжении, — он смотрит, как я подхожу к шкафу, открывая его.